Михаил Божаткин - Приключения 1977

— Ше… Ше…

— Григорий Шелапухин, — сказал за него Федор.

— …Обвиняемый в предательстве интересов трудящихся. По совокупности преступления Григорий Шелапухин приговаривается к смертной казни через расстреляние. Каково мнение членов ревтриба?

— Утвердить!..

— Вам, — повернулся Игнат Фомич к Алексею, — по прибытии в расположение Красной Армии составить протокол по всей форме и представить командованию. Приговор привести в исполнение немедленно!

— Разрешите ему задать один вопрос? — попросил Федор. — Ты тут говорил о Гордиенко. Где он, что с ним?

— Б-бежал с корабля… Подговаривал людей, чтобы корабль захватить и увести к красным. Узнали об этом… Гордиенко успел исчезнуть…

Бакай не выдержал:

— Предал кто-то. Наверное, такой же гад, как и ты… Нет у меня больше вопросов.

— Встать! — скомандовал Игнат Фомич. — Именем революции!..

Хлопнул выстрел, тело Шелапухина упало за борт и медленно сползло в море. Потом освободили сандоль, к телам мичмана и кондуктора привязали части от мотора, в катере пробили дно, и он быстро погрузился в море. Через несколько минут не осталось и следа от только что разыгравшейся здесь трагедии.

— Вот так-то… — сказал Игнат Фомич и долго-долго мыл за бортом руки, хотя сам он ни к окровавленной сандоли, ни к трупам не прикасался.

— А кем вам этот Гордиенко доводится? — спросил Федора Игнат Фомич.

— Дружок. Служили вместе. Настоящим он человеком был. Настоящим.

— Ну что ж, Федор Бакай, если что узнаю о нем, постараюсь вам сообщить.

Затем все вместе привели в порядок снасти, парус набрал ветер, и шаланда продолжала путь на юго-восток, к берегам Крыма.

У Игната Фомича оказался такой документ, каких раньше Федору не приходилось видеть. На плотном листе бумаги с отпечатанными типографским способом словами «Российская академия наук» было сказано, что профессор Игнат Фомич Леднев командирован в Крым для изучения флоры и фауны полуострова, и это удостоверялось множеством подписей и печатей.

Они наняли в Сары-Булате повозку и благополучно добрались до Бахчисарая.

— Ну, тут наши пути расходятся, — сказал Игнат Фомич Федору и посоветовал ему купить пару корзин яблок.

— С ними легче будет добраться до Севастополя…

И действительно, ему удалось устроиться на первый же поезд, хотя корзины после этого стали заметно легче.

И вот Севастополь. Куда пойти с такими корзинами? Конечно, на базар. На счастье, сразу же подскочили перекупщики, и Федор сбыл им все яблоки вместе с корзинами. Он думал, что по баснословно дорогой цене, а перекупщики радовались — необычайно дешево.

«Теперь можно и по улицам побродить, вдруг кто из знакомых попадется», — решил Федор. Да только вышел на Екатерининскую и сразу поспешил свернуть в сторону, на берег Южной бухты, — на улице было такое, что и при царе не приходилось видеть: разряженные женщины, какие-то вертлявые субъекты в галстуках бабочкой, и офицеры, офицеры, офицеры.

«Кто же тогда у них воюет?» — невольно подумал Бакай.

А вышел к бухте, и даже душа заболела: стоят один к одному линейные корабли: «Борец за свободу» — бывший «Потемкин», «Иоанн Златоуст», «Евстафий», «Три святителя», «Синоп», «Ростислав»; ближе к Павловскому мыску темнеют крейсеры «Память Меркурия» и «Алмаз». Не корабли — трупы. Рассказывали моряки, побывавшие в Севастополе, что механизмы и орудия на этих кораблях были подорваны англичанами в апреле девятнадцатого, перед сдачей города частям Красной Армии, и Федор никогда не думал, что так больно будет смотреть на полуразрушенные, заржавелые, безлюдные махины.

В Северной бухте пустынно. Вероятно, все корабли в море, и кто знает, может быть, сейчас, когда военмор Федор Бакай шагает по берегу, дредноут «Воля» и крейсер «Кагул» обстреливают Очаков, а эсминцы готовятся прорваться в лиман.

Замедлил шаги, выбирая удобный момент, чтобы пересечь площадь, как вдруг:

— Федор! Товарищ Федор!

Здесь, в Севастополе, — и такое обращение! У Федора похолодело под сердцем, и в первое мгновение он даже чуть не бросился вниз, к бухте, да мелькнула мысль: куда он убежит, если город просто набит офицерьем? Затравят, растерзают. Сделав над собой усилие, неторопливо обернулся — и не мог сдержать возгласа удивления: княжна Вера! Вот как, ни одежда, ни отпущенные усы не обманули ее — узнала с первого взгляда. Впрочем, ведь она с Федором не просто знакома, не раз смотрели глаза в глаза.