Владимир Рыбин - Приключения 1975

— По офицерам и автоматчикам! — командует Грач. И стреляет из пистолета, целясь в прыгающие головы, рассчитывая, что пули на 50—70-метровом излете должны попадать в грудь. Но те, в кого он целится, почему-то не падают. Это удивляет и пугает его, ибо и в училище, и здесь, на стрельбище, всегда было, что мишени после его выстрелов переворачивались.

— Гранатами — огонь!

Он видит, как пограничники дружно взмахивают руками, успевает даже заметить эти кувыркающиеся в воздухе черные бутылочки. Но еще до того как вскидываются взрывы, откуда-то со стороны знакомыми длинными очередями начинает бить наш «максим».

И сразу гаснут вспышки выстрелов на темном фоне бегущих фигур, и до Грача как-то вдруг доходит, что перед ним спины врагов и что атака отбита.

Слева, от тальника, доносится сдвоенный взрыв. Краем глаза Грач успевает увидеть разлетающиеся доски и темные изломанные силуэты падающих в воду людей.

— Хайрула дает! — кричит Горохов. Он машет свободной левой рукой. И вдруг, ойкнув, сползает вниз, с удивлением разглядывает залитую кровью ладонь…

Через полчаса они возвращаются по-за дамбой в село, ведя перед штыками пятерых уцелевших солдат. С того берега с запоздалым остервенением бьют пулеметы, косят камыши, режут ветки прибрежного тальника.

— Ай да снайперы! — смеются пограничники. — До чего метки: с такого расстояния Горохову в палец попали!

Всем весело. Грач тоже едва сдерживает улыбку. Еще бы: никогда прежде не видавший настоящего боя, он так блестяще отбил хорошо организованную вооруженную провокацию. Думая об этом, он невольно сбивается на предполагаемый разбор операции в штабе отряда. И единственная потеря — палец пограничника Горохова, кажется ему хорошим поводом для шуток, которые на серьезных совещаниях так сближают людей независимо от рангов.

На заставе обычная тишина. В помещении сидит дежурный, непрерывно вызывает «Грушу».

— Где Ищенко?

— На правом фланге. Как только вы ушли, он и явился. Не спится, говорит, пойду наряды проверять, — подробно докладывает дежурный. И тихо, будто кто чужой мог услышать, добавляет: — На правом фланге тоже бой был.

— Что там?

— Неизвестно.

— Связного послали?

— Послали. Еще не вернулся.

— Где катер Протасова?

— Ушел на правый. Там бой был, — повторяет дежурный.

— Телефон — в блиндаж. Сержанта Голубева с отделением ко мне! — приказывает Грач.

— Товарищ лейтенант! Политрука убило!

Грач резко оборачивается. В распахнутых настежь дверях стоит связной — пограничник Чучкалов — бледный, с испуганными, незнакомо большими глазами…

Они бегут напрямик, срезая повороты извилистой дозорной тропы. Местами вламываются в камыши, пересекают протоки, черпая воду голенищами, шлепают по топкому илу. И, выбравшись на сухое, каждый раз слышат позади глухой шум камышей: следом бежит отделение Голубева.

Из отрывочных фраз вконец запыхавшегося связного Грач наконец понимает, что произошло на правом фланге.

Там началось еще до ракет. Около сорока нарушителей высадились на наш берег. Четверо вышли из камышей и спокойно, словно по своей территории, зашагали вглубь, к озеру, которое в том месте близко подступает к реке.

— Стой! — окликнул их Ищенко. Он поднялся и шагнул навстречу. — Вы находитесь на территории Союза Советских Социалистических Республик. Требую немедленно…

Его слова оборвала автоматная очередь. Тогда пограничники открыли ответный огонь. Трудно сказать, чем кончился бы неравный бой, если бы не подоспела «каэмка» Протасова…

У одинокого осокоря лейтенант останавливается так резко, что связной с разбегу налетает на него. Но Грач даже не оглядывается, он смотрит вперед, туда, где двое пограничников волокут на мокром плаще что-то большое и тяжелое.

По измятой окровавленной гимнастерке политрука трудно понять, куда попали пули. Но одна оставила ясную отметину: она вмяла правую щеку, сделала лицо неузнаваемым.

Грач разрывает на нем ворот, прижимается ухом к окровавленной груди и отшатывается, ощутив холодную липкую сырость неживого. И тогда ему впервые приходит мысль, что все ночью случившееся — не простая провокация, что это, может быть, война.

За дальними осокорями всходит солнце, трудно выкарабкивается из цепкой тучи на горизонте. На луговинах тают последние ошметья тумана. Вдали, над камышами, зеркалом сверкает река.

— Несите, — устало говорит Грач. И тут же резко вскрикивает: — Отставить!