Борис Гусев: Имя на камне

Входила мать, Екатерина Уваровна:

— Трофим, ведь она опять спать не будет. Она и так, если ты задерживаешься, не спит, а ждет тебя…

И свет гаснет. Темно. Только вверху тоненькая полоска света вдоль фанерной перегородки, которая чуть не доходит до потолка. Эта тоненькая полоска — ее детство, короткие мгновения перед сном, когда глаза уже закрываются сами. В голове обрывки мыслей. Скоро зимние каникулы. Какую-то папа достанет елку? В прошлом году была огромная — до потолка. У папы на работе тоже будет веселый утренник.

День рождения. Накануне, засыпая, Клара знает, что, проснувшись поутру, найдет рядом с постелью подарки. А вечером придут одноклассники. Мама с утра в хлопотах, пахнет сдобным тестом. Хорошо ли подойдет — мама волнуется. Но волнения всегда оказываются напрасными: тесто поднимается вовремя. Приходят подруги, товарищи, собираются в огромной передней. Здесь таинственный полумрак. Можно поиграть, побегать. Сегодня все можно. И вот мама зовет к столу. Шумно рассаживаются.

— Тебе уже пятнадцать, — говорит мама, — в будущем году получишь паспорт.

Будущий — это 1941 год.

— А я так больше и не увидел своего отца, — говорит Ким, — он умер в марте сорок третьего.

— Он был строгий? — спрашивает Клара.

— Отец-то? Нет, мягкий, уступчивый. Вот как ты рассказываешь про своего отца, мой такой же был… у него хранилась старая казачья сабля. Я все, конечно, к ней подбирался. Помню, он взял ее и говорит: «Без нужды не вынимай — без славы не вкладывай». Потом повел на задворки, поставил здоровый ком глины — и показал, как надо рубить. Вот мама была построже — помню, покрикивала на сестер, у меня их три… Когда Сумщину освободили, я все же на сутки вырвался, дали машину, махнул в Салогубовку…

— А мама как? Обрадовалась?

— О!.. Я подъезжаю к дому. А мама из погреба выходит, в руках — тарелка, вижу… Я открыл дверцу, выскочил из машины — и к ней. Она как стояла, руки опустились, и тарелка полетела с огурцами… Сестры бегут, окружили. Потом соседи пришли, набралась полная хата… И я им до ночи рассказывал.

— И про меня?

— И про тебя. Помнишь, я вернулся в Клинцы и угощал вас лепешками?

— Конечно помню. Ужасно вкусные!

— Вот. Я маме сказал: «Дай мне с собой… там есть у нас одна девушка…»

— А она что?

— Она… Вот и послала. Да, недолго побыл… сутки.

— Еще побываешь, — говорит она.

— Что ж… Через две недели Слоним будет освобожден.

— А может так быть, что раньше?

— Возможно, через неделю.

— А еще раньше?

— Раньше вряд ли… Если только какие-нибудь чрезвычайные обстоятельства…

— Ну, например, какие?

— Трудно сказать… Военный совет может принять решение сделать прорыв фронта именно в этом месте.

— А вдруг Военный совет уже принял такое решение? А, Ким? И утром вместо карателей придут наши танки, — таинственным шепотом, говорит она.

— На войне все возможно. Конечно. И даже фантастика.

— Правда, а?.. Мы выглядываем, а они идут и башенками покачивают… Здорово, правда?

— Башенками покачивают? Это и правда здорово, — улыбается он.

Москва. Ноябрь сорок первого. Страшная опасность нависла над Родиной, над столицей ее. Уже пали Можайск, Волоколамск, Боровск, Рогачев. Бои шли в районе Дедовска. С юга немцы подошли к Серпухову. Стремясь к полному окружению столицы, немцы хотят перерезать канал Москва — Волга в районе Яхромы. И вот уже передовые части прорываются через канал. Из Москвы эвакуируют школы, детские сады, учреждения.

В эти-то дни Клара впервые подходит к старому трехэтажному зданию военкомата. Это слово она и раньше слышала дома. Но оно существовало как некое отвлеченное понятие, связанное с военным прошлым отца. И вот теперь это слово обрело новый, реальный смысл.

Здесь, у дверей военкомата, много таких, как она, — целая толпа. Шныряют совсем мальчишки, ее ровесники. Молча стоят ровесники отца, появляются и совсем старые люди. Кто-то составляет список. Проходит слух, что формируется ополчение и возьмут всех. Потом выходит военный с тремя кубиками и говорит, чтобы те, кому нет восемнадцати лет, шли в райком комсомола. И, обгоняя друг друга, ребята и девушки устремляются в райком. Здесь действительно идет запись добровольцев в ополчение, но Кларе отказывают — рано.

Что делать? Вместе с матерью Клара ходит в подшефный Наркомату путей сообщения госпиталь ухаживать за ранеными. У нее была трудная палата, там лежали одни ампутированные. Зима, а паровое отопление не работало. В центре палаты стояла печурка с выведенной в окно железной трубой. Придя рано утром, Клара растапливала ее. Из разных углов палаты, с постелей слышались просьбы подойти, поправить одеяло, подать воды. Клару полюбили в палате. Она писала письма родным под диктовку, иногда, когда ее просили, сочиняла сама. Но ей казалось, что всего этого мало. Слишком мало.