Юрий Виноградов - Десятый круг ада

Последовала резкая фраза на английском языке. Потом еще и еще. Очевидно, оберштурмфюрер кого-то ругал. Он привалился к столу, опрокинул рюмку рукавом.

— Ничего, ничего, — заторопился успокоить его Генрих. — В России говорят: когда льют вино — к счастью.

Баремдикер расслабленно откинулся на спинку стула.

— В России может быть. А у нас… у нас, в великой Германии, нет. В Англии — тоже. — Он наклонился к Циммерману, доверительно заговорил: — Мой папочка, барон Карл Тирфельдштейн, спрятал меня в лондонском тумане. От глаз людских… Как незаконнорожденного. Заставил окончить английский колледж. Чтобы сделать дипломатом. А я терпеть не могу этих политических проституток! Мундир эсэсовца мне дороже черных фраков и накрахмаленных сорочек с бабочкой у шеи. Я бы давно уже был штурмбанфюрером, если бы не папина глупая затея с дипломатами.

— И будете. Я уверен. Очень скоро будете, — горячо заверил Генрих. — Сам оберштурмбанфюрер Грюндлер о вас высокого мнения…

Баремдикер с достоинством поднял непослушную голову. Глаза его сузились, и без того тонкие губы вытянулись в ниточку. Ноздри мелко дрожали, вбирая в легкие воздух. Циммерман понял, что задел его больную струну. Сейчас он вспыхнет: в щелочках глаз уже искрятся яркие угольки. Единственный, пожалуй, способ — попытаться залить разгоравшийся огонек коньяком. Генрих потянулся за бутылкой. Оберштурмфюрер перехватил его руку, силой заставил поставить бутылку на место. Заговорил хриплым, не своим голосом:

— Грюндлер — ищейка! Всегда нос держит по ветру и видит сквозь землю на три метра. Никому не верит. Даже себе. Вон как ловко он проверил вас! Притащил в Шварцвальд полковника Краузе. Садист! Все, вместе взятые, инквизиторы средневековья не годятся ему и в подметки. Не приведи бог попасть к нему в лапы. Всю кровь выпустит. По капельке. В общем, Грюндлер — фигура? — Баремдикер зло хватил по столу рукой. Зазвенела, подпрыгивая, посуда. — Он пешка! Самая обыкновенная. Если бы не великий родич Эрнст Кальтенбруннер, быть ему заурядным штабным офицеришкой. Представьте, он ни одного иностранного языка не знает. Да и с родным немецким не в ладах. Был шокирован, когда узнал, что я владею английским, французским и в придачу русский изучил. И вот осенью, как только эта адская лаборатория из своей бесовской кухни начнет выдавать продукцию, Грюндлер станет штандартенфюрером. Да, да! Потом и за генеральским мундиром полезет. С помощью дорогого родича, конечно. А я… — начальник концлагеря налил полную рюмку коньяку и залпом выпил. — У меня нет такого покровителя, — продолжал он. — Мой незабвенный папочка преуспел лишь в задирании юбок у шестнадцатилетних. Правда, он ухитрился все же спрятать меня в эту дыру от фронта. И на том спасибо.

— Плюньте на все, оберштурмфюрер, — произнес Генрих. — У вас все еще впереди. И вы свое возьмете.

— Верно, — согласился Баремдикер. — К черту Грюндлера. Мы с вами должны урвать свой кусок пирога. И побольше.

— Да уж не упустим… чужого.

Баремдикер сухо засмеялся:

— Вы мне нравитесь, Циммерман! В вас что-то есть. Еще по одной ради такого случая.

— Дойдем ли?

— Когда, интересно, русские прекращают пить?

Генрих опрокинул рюмку вверх дном.

— Браво! — зааплодировал Баремдикер. — Предлагаю на брудершафт.

— Почту за великую честь!

Выпили.

— Хотите, я вас развеселю? — предложил Генрих.

— О, да вы действительно волшебник! Видимо, здорово вас дубасили в Сибири большевики. Все умеете!

— Жизнь научит, — ответил Генрих и дважды хлопнул в ладоши.

На пороге появился Фимка. Левой рукой он придерживал двухрядку, а правую для приветствия приставил к виску.

— Что изволят, гер-ры немецкие офицер-ры?

— Фимка, черт, спой! — приказал Генрих.

— Битте-дритте, или с. превеликим удовольствием, как говорят в благородных компаниях, — расшаркался Фимка. — Только вот горло того… — он издал сиплый звук. — Сухота внутрях. Что тебе Сахара. Смочить бы чуток ершистым для тембровой сочности…

Генрих потянулся за второй бутылкой коньяку.

— Этой обезьяне давать коньяк? — опешил Баремдикер. — Пусть сосет шнапс.

Он вытащил из ящика стола бутылку шнапса и бросил ее Фимке. Тот ловко поймал ее на лету, зубами снял пробку.

— Спасибочки-данкете, — растроганно поблагодарил Фимка и, покрутив бутылку, опрокинул горлышко в рот.

— Браво, обезьяна, браво! — точно ребенок, запрыгал на стуле Баремдикер. Протянул кусок хлеба. — Закуси, шимпанзе!