Иван Новожилов - Королевский гамбит

— Ну-у-у! И тебя Крафт отправить решил? Сочувствую! Черная неблагодарность.

— Всех, понимаешь, Сарычев, всех забросят!

— Вместе не пропадем.

— Ты-ы!.. Ха-ха!.. — Левченко нервно рассмеялся. — Нет, Сарычев. Ты теперь аристократ, голубая кровь, белая кость… А если бы с тобой я… Да что говорить. С тобой-то, как за каменной стеной. Один раз ты нас, балбесов, уже выручил.

— Не останусь! — Соколов постарался придать голосу искреннее возмущение. — Немедленно иду к начальнику школы и потребую, чтобы отправили!

— Лучше не заикайся! Подведешь меня, Сарычев. Бокшат по секрету шепнул, а ты… Нет, Сарычев! Уж лучше я полечу. Может, бог даст, и вывернусь! — он вытащил из нагрудного кармана сигарету, кроша табак, тщательно вставил ее в мундштук, почмокал слюнявыми губами и прикурил. Дым потянулся к форточке. Левченко глубоко затянулся и закашлялся. — Ты правильно сказал о черной неблагодарности, — вытирая слезы, выступившие на покрасневших от натуги глазах, проговорил он сквозь кашель. — У Крафта разве сердце. У него в груди булыжник. Гауптману на всех, кроме его собственной персоны, наплевать. Уж я ли не старался… Бокшат намекнул, что и не в Крафте тут дело. Бери, Сарычев, выше… — стряхнув пепел под ноги, Левченко наступил на него и, рассматривая белесое пятно, добавил: — Мечтают они вот в такую лепешку всех раздавить! Прах, тлен, пыль… С детства мне удачи нет! Угодить старался, не обижал никого, а ребята не уважали. “Ты, говорили, Серега, ни рыба, ни мясо. Концентрат какой-то…”

Левченко расписывал житейские неудачи пространно и нудно. Надежды, которые он питал, поступая в услужение к гитлеровцам, не оправдались: даже нацисты презирали предателей.

Майор оставил обиженного денщика наедине со своими терзаниями и стал собираться: опять вызывали в управление. “Очевидно, придется перебираться на городскую квартиру. Наверное, задание будет дано мне сегодня либо завтра. Крупный ученый. Кто он? За кем охотятся гитлеровцы?” — размышлял Соколов, минуя проходную.

По словам Левченко, школа вскоре должна была обновить состав и передислоцироваться из Вецаки в местечко Ульброки.

Изморось осела на шоссе, и оно, лоснясь, убегало вдаль подобно гигантской змее, то ныряя в ложбины, то неудержимо взлетая на отлогие холмы. Соколов, подняв воротник и засунув руки глубоко в карманы плаща, зашагал в сторону Риги.

Не скоро добрался бы он до города, если бы его не нагнал военный грузовик, шофер которого не отказался подзаработать несколько марок.

И вот уже шуршат под башмаками майора желтые листья. Они покрывают всю аллею, лишь местами виднеется темный асфальт. Осенний воздух невероятно прозрачен и чист. Последние теплые дни выманили из душных квартир стариков, которые, тяжело опираясь на изукрашенные монограммами трости, прогуливались или, выбрав солнечную скамейку, дремали, прикрывшись газетами: читать о том, как гитлеровцы, “не щадя сил и средств, неустанно заботятся” о благе “свободной Прибалтики”, никому, конечно, не хотелось.

Соколова порядочно натрясло за дорогу, и поэтому он с удовольствием присел на одну из пустующих скамеек. Отдохнуть ему не пришлось: в плотных и аккуратно подстриженных кустах возник сначала неясный шум, затем тишину прорезала крутая брань. Зацокали подковы сапог. Затрещали ветки. Кого-то преследовали. Резко хлопнул пистолетный выстрел. Тревожная трель полицейского свистка сорвала птиц с деревьев. Безмолвно появился и рассыпался по парку взвод полицейских

Майор тотчас же поднялся, сунул в карман свернутую трубочкой газету — условный знак опасности — и небрежно протянул удостоверение одному из полицейских, блокировавших калитку, походкой праздношатающегося покинул парк.

В управлении часовой привычно взял пропуск Соколова, посмотрел на фотографию, затем на лицо владельца и толкнул рукояткой автомата дверь. Двор был пуст, лишь в дальнем углу приткнулись к стене знакомая майору “черная Берта” и легковой автомобиль.

Адъютант фон Штауберга встретил майора как своего человека и без доклада провел в кабинет. Оберст вышел из-за стола навстречу и покровительственно полуобнял Соколова:

— Вы спасли мне жизнь, как когда-то ваш отец сохранил ее моему. Садитесь, садитесь…, — Штауберг почти насильно втиснул майора в кресло и, присев на подлокотник, продолжал: — Да, да… Бандит целился в меня. Не отрицайте! В ваши годы я тоже ловко владел оружием…

— Солдатская заповедь, герр оберст, — ответил Соколов. — Я обязан защищать вас от пуль как старшего по званию, как своего начальника.