Александр Барченко - Из мрака

На другой было открытое модное платье. Тоже простое. Но странного, трудно уловимого цвета, цвета стали с золотом. И оттенки этих металлов шли живыми тенями, и движения гибкого грациозного тела шевелили и двигали тени, вызывали мысль, что, извиваясь, движется чешуйчатая кожа.

И прямо в глаза хозяйке с улыбкой глядели огромные светло-голубые прозрачные глаза, не водянистые, как часто бывает у светлых блондинок, а именно прозрачные, глубокой прозрачностью хрусталя или алмаза, когда чудится, будто внутри, в глубине, неуловимый, призрачный, вспыхивает, теплится сине-зелёный огонь.

Почему она, Дина, думала, что приезжая акционерша старуха? Разве Вася рассказывал ей про неё? Разве она сама спрашивала мужа, бывает он у своей доверительницы во время поездок? Наконец, эта дама, быть может, сейчас лишь из-за границы, из Франции, Бельгии. Наверное, здесь её муж. Но какое красивое, ангельски красивое и вместе отталкивающее лицо. Где я её видела, где я видела? Так только, мерещится…

А приезжая миллиардерша ласкала сильно побледневшее лицо хозяйки прозрачными хрустальными глазами, говорила по-английски:

— Я так счастлива познакомиться с вами. Я столько слышала о вас от вашего мужа. Вы столько времени скрывали от меня вашу очаровательную жену. На правах директора объявляю вам строжайщий выговор, сэр.

И, когда под серебристый смех, обнаживший жемчужные зубы англичанки, лицо инженера Дютруа залилось румянцем смущения, когда он смущённо спрятал от взгляда жены потупленные глаза, Дину не уколола ревнивая мысль, что муж никогда, ни единым словом не заикнулся ей о встречах с этой женщиной, ни разу не назвал её имени среди десятков имён, которыми он оправдывал постоянно свои поездки. В мозгу неотступно, назойливо стоял вопрос, где она видела эту даму. Где она видела эту очаровательно любезную и жёсткую вместе улыбку, эти прозрачно хрустальные и пустые, словно изнутри занавешенные, глаза. Напряжённо старалась вызвать потускневший образ случайной, быть может, встречи. Говорила машинально:

— Милости просим. Добро пожаловать. Вы так любезны, миссис… миссис…

— Миссис Джексон, — красавица англичанка сама поспешила вывести хозяйку из затруднения.

Но и это имя ничего не сказало Дине. И за завтраком, за шампанским, когда директора мямлили тосты, и потом, когда иностранцы с боязливым смущением следили за напряжённой шеей дьякона, оплетённой верёвками жил, когда, подкатив зверски глаза, выдвинув челюсть, тот выводил громовое «многолетие», тот же вопрос заслонял перед Диной всё: «Где я видела?»

И странно далёк показался ей муж.

Маленький, суетливо мятущийся под спокойными сытыми взглядами денежных тузов, трусливо прячущий глаза от неё, будто избегающий оказывать особое внимание своей прелестной соседке с хрустальными глазами.

И, когда она машинально скользнула своим печальным усталым взглядом по лицу мужа, только одно представление отчётливо отпечаталось в мозгу: лоб мужа, мягкий, с жировой подкладкой под кожей, чуть-чуть сморщенный складками, лоб безвольного светлого блондина, залитый матовым румянцем, покрасневший, орошенный крупными частыми капельками пота.

Но была минута, когда в памяти Дины вспыхнула почти вся обстановка забытой встречи с загадочной гостьей.

После завтрака снова отправились на постройку.

За это время успели прочистить шлюзы, убрать осколки от взрыва. В присутствии сильно подвыпивших рабочих, директоров и начальства, порядком освежённого шампанским и ликёрами, открыли ближайший рукав, и турбина с шипом вобрала воду; и тотчас было видно сквозь стеклянный пролёт — в здании станции двинулся огромный маховик.

Снова нестройно заголосили рабочие.

Арку железного мостика через шлюз ещё не успели заклепать.

На ту сторону, на огромный гранитный валун, скользким горбом вылезший из бурой пенистой каши быстрин, перекинули доску.

Первым двинулся инженер Дютруа.

Забывши про свой фрак, про белоснежный жилет, весь охваченный мыслью о том, не подведёт ли, не осрамит ли его перед директорами вторая турбина, он в два размашистых прыжка, чуть толкнувшись о доску ногою, очутился на той стороне. Тотчас же сбежал к самой воде, к рабочим, что-то объяснял, и было видно, как купаются в воде его лаковые ботинки и пенистые клочья липнут к модно проглаженным брюкам.

Храбро перешёл и исправник.

Становой, и на твёрдой земле беспомощно цеплявшийся за приятеля, фабричного инспектора, наотрез отказался перейти под предлогом — любопытство мать всех пороков.