Норман Льюис - Компания «Гезельшафт»

— Что у них за форма? — спросил Максвел. — СС?

— Кажется, всего понемногу. Гвардейским полк. Части «Мертвая голова». Танковые войска. Они нацепляют все, что им понравится. Вы узнали этого парня?

— Да, что-то знакомое.

— Его отец управляет «Киркеллером». Когда парень занят с кружками пива, его и не заметишь. Он там ничто. Зато как обер-лейтенант у кондоровцев он очень большой человек. Даже ростом ом кажется дюйма на два выше, чем когда в штатском разносит пиво. Вот для чего существует военная форма.

— Да, в этом есть доля истины.

— Мы смеемся над разукрашенными мундирами. А эти люди нет. В этом одна из причин, почему они тик хорошо пришлись в Южной Америке. У них и этой стране тридцать или сорок сельскохозяйственных корпораций средней величины, не говоря ужо о «Гезельшафте», и вряд ли найдется хоть одна из них, откуда бы не было двух-трех мальчиков в учебном лагере «Кондона». У меня есть один приятель из немцев, он мне нее объяснил. «Какая разница, — говорил он. — Главное, там хорошая тренировка на открытом воздухе. Полезно для здоровья. Закаляет парией, не дает им свихнуться и учит уважению к старшим». А он далеко не нацист, отнюдь нет, однако, если бы он сам имел сына, он бы не колеблясь послал его к кондоровцам, чтобы они сделали из него мужчину.

— Но на самом деле, Карлтон, что здесь такого. Подумаешь, какая-то горстка подростков играет в солдат в глуши, вдали от посторонних глаз. У них просто желание уйти от этой реальной жизни. Помню, в каком-то номере «Санди Мэгезин» читал про группу французов из средних слоев, которые одевались как техасцы, носили при себе оружие, а выходные дни проводили в пригороде Парижа, который подделали под ранчо. Честно говоря, во всем этом больше смешного, чем зловещего.

— Я боялся, что вы встанете на эту точку зрения, — сказал Бигс. — Как-то еще мальчиком я оказался в Берлине в то время, когда там только зарождался нацизм. В то время Гитлер и его молодчики были всего лишь скрывающимся от полиции сбродом. А немного позже кто-то надел на них форму, и наши газеты начали сообщать, что они хорошие парни… Максвел, даю вам самый разумный совет, который вы вряд ли услышите от кого-нибудь еще: вы становитесь все больше связанным с этими вашими приятелями из «Гезельшафта», а они ничего хорошего вам не принесут.

Бигс и Максвел повернули обратно, прошли по краю заросшей деревьями полосы и зашагали по направлению к древней церкви; когда-то с ее башен местные жители отбивали атаки бразильских захватчиков, пробиравшихся сюда лесом.

— Дорогой мой, — сказал Бигс, — спасибо, что свозили меня сюда. Стыдно признаться, но впечатления от этой прогулки меня взбодрили. Несмотря на нынешние события, я утешаю себя мыслью, что смог увидеть и узнать все лучшее в этой стране и, наверное, уезжаю отсюда в самое время,

Рассвет начинался в половине шестого, и Максвел привык в этот час пить утренний кофе, поэтому он мог, никуда не спеша, сидеть перед большим окном, прозрачным только наружу, и наблюдать, как пробуждается жизнь в его саду.

Тропики в том виде, в каком они преподносятся владельцу кондиционированного дома, представляют собой восхитительное зрелище, из которого убрано все неприятное. Максвел мог наслаждаться созерцанием самых разных форм живой природы, и, пожалуй, не было лучшего или более удобного способа делать это, чем в столь непосредственной близости, какую предоставляло ему кресло около огромного окна. Единственным недостатком было то, что наиболее редкие и занимательные экземпляры птиц и животных не доверяли ровно подстриженным и ухоженным газонам, предпочитая заросли джунглей, которые и каких- нибудь двухстах шагах за высокой проволочной оградой вымирали от бесцеремонного вмешательства извне.

Потягивая кофе в четверть шестого, Максвел мог наблюдать за охотящимися гигантскими зелеными ящерицами, которые были, вероятно, самыми забавными созданиями здешней дикой природы. Ящерицы метались то туда, то сюда, хватая зазевавшихся ночных жуков и лягушек. Как только ящерицы исчезали в щелях и расселинах, заступали птицы. Под огромным окном проходил метровой ширины бордюр с мозаичной дорожкой, и первым делом, вставая, Максвел открывал створку окна, доходившую до потолка, и разбрасывал по дорожкам рубленое мясо и накрошенное яйцо.

Птицы слетались па корм десятками, и сквозь стекло он мог наблюдать за ними на расстоянии полуметра. Он держал на столе определитель пернатых, взморий стоил ему немалых денег, так как он выписал его из Англии, но, к своему великому сожалению, смог опознать по нему только нескольких птиц.