— В Таганроге, — повторил Романов. — Говоришь, в Таганроге? Ладно.
Ремизов поднялся.
— Я уже час тебя, товарищ, жду, да вот проговорили еще. Побегу в порт. Два судна поставили под погрузку. Беспокоюсь. Люди с ног валятся. Если до ледостава не успеем грузы вывезти — труба… Бывай!
Он протянул Романову руку, застегнул бушлат и заторопился.
Следователь вновь сел к столу. Достал из портфеля капитана «Атланта» конверт и вытащил письмо.
В коридорах не было слышно ни звука. Гостиница спала.
Романов перечитал письмо раз, затем еще… Хотелось есть.
Читая, Романов опустил руку в ящик стола, отыскивая хлеб. Но ящик был пуст, и рука, пройдя по чистому листу газеты, вернулась на стол.
«А почему письма, — подумал он, — отправленные капитаном «Атланта», оказались в столе? Они же должны были остаться у этих людей».
Романов поднялся, прошел по комнате, по привычке побарабанил пальцами по холодному стеклу. Ночь была черна, Начинался дождь. Ветер рванул на бульваре акации, бросил в окно желтые листья.
«Может быть, капитан «Атланта» не знал людей, которым писал письма, — ему были известны только адреса? А по приезде приглашенные капитаном предъявляли его письма как пароль, и они вновь оказались у него. Может быть, так, а может, и нет. Но если это так, то письмо, найденное в портфеле капитана, тоже пароль… Кто пригласил его в гости? Кому он должен предъявить письмо?»
Задача все больше и больше усложнялась. Возникали новые вопросы. Почему капитану или его людям так был нужен портфель с письмом? Почему они подвергали себя из-за этого письма риску? Или человек, которому нужно было предъявить письмо, тоже не знал капитана «Атланта»?
Только к утру следователь ненадолго уснул, устроившись на крохотном и шатком диване. Рана давала знать: в боку саднило, и, видимо, поднимался жар — губы сохли, хотелось пить.
Засыпая, он еще раз подумал об Антоне. Тот спал, чуть слышно посапывая. Романов не привык жить одиноко. Так сложилась жизнь, что всегда были вокруг него люди. На фронте, в казарме ли, в случайной ли хате, в окопе ли — постоянно рядом раздавались голоса, люди говорили, мечтали, спорили, готовились к бою или отдыхали после боев, но так или иначе кто-то живой находился рядом, и последнее время одинокое житье в гостинице Романова тяготило. То, что сейчас рядом он слышал дыхание пусть даже незнакомого человека, его радовало.
* * *
Проснулся Романов от мягкого солнечного тепла, щекотавшего лицо. Солнце поднялось, и его лучи, ворвавшись в комнату, упали на диван. Романов поднялся и, не мешкая, пошел умываться. Когда он вернулся, Антон уже встал, и Романов, передав ему мыло и полотенце, накинул шинель и спустился на первый этаж.
По утрам в коридоре первого этажа бывало людно. Весь гостиничный народ собирался здесь. Это были люди в гимнастерках, в шинелях, в бушлатах, в кожаных куртках. На первом этаже выдавали многочисленным командировочным и старым жильцам гостиницы утренний паек — осьмушку хлеба и половину вяленой воблы или горько-соленой селедки, иногда половину рыбца. Народ подбирался в гостинице все больше здоровый, крепкозубый, которому и рыбец и осьмушка хлеба были, как говорится, «на один укус», но уныния на первом этаже никогда не бывало. Громко раздавались голоса, гремели сапоги, слышались смех, шутки.
Антон ждал Романова. Позавтракали они быстро, запили воблу холодной водой, завернули портфель в старую газету и, спустившись на улицу, зашагали к вокзалу.
Антон шел впереди шагов на двадцать. Так они договорились еще в гостинице.
День был хорош. Так бывает в Ростове поздней осенью. Сегодня льет дождь, ветер гремит по крышам, низкие облака придавили город, и кажется, что это надолго, уже до холодов, до снега, а назавтра, смотришь, ушли облака, и бездонной голубизны небо распахнулось над городом, утих ветер, и словно вновь вернулись мягкие и теплые дни бабьего лета. Медленно летит и кружит в воздухе паутина.
Антон шагал по тротуару, довольно щуря глаза под солнцем.
Давно ему не было так хорошо — и сыт был, и выспался, и знал, что к вечеру будет у него над головой крыша. Для человека, который сейчас шел сзади него и внимательно следил за ним взглядом, Антон был готов сделать все, что бы тот ни приказал.
Так прошли они по Таганрогскому проспекту, свернули на Садовую, прошли один переулок, второй, спустились к Темерничке. Впереди загудел паровоз и смолк. Антон внимательно приглядывался к идущим навстречу людям. За переездом зарябила пестрая привокзальная площадь.
Читать дальше