Луи Буссенар - Из Парижа в Бразилию

— Это новый пушечный выстрел. Очевидно, крейсер упражняется в стрельбе по разбитой шхуне.

— Ты думаешь?

— Да вот тебе доказательство.

Громадное ядро, пущенное с замечательной меткостью, обрушилось на шхуну, искалечив ее корму и срезав мачту, которая тяжко рухнула на палубу.

— Ну что, ты теперь понял, чему мы обязаны нашей свободой?

— Понял: ядру, которое не долетело до цели.

— Да, и сделано это было комендором нарочно. При упражнениях в стрельбе, когда расстояние хорошо известно, делаются обыкновенные сначала два пробных выстрела: одно дальше цели, другое ближе. С третьего стрельба уже прицельная. Дом прокаженных находится за целью, то есть сзади потонувшей шхуны.

— Значит, первое ядро перелетело через цель, которую имел в виду крейсер?..

— И достигло той, которую имели в виду мы.

Вырвавшись из проклятой темницы, друзья очутились на морском берегу. В желудках была пустота. Теперь, на свободе, они с особой остротой почувствовали голод, и переглянулись между собой.

— Поищем какой-нибудь пищи, — сказал Жюльен. — Тут на берегу должны быть крабы.

Вдруг Жак ударил себя по лбу.

— Какие мы дураки!

— Мы просто голодные люди, — возразил Жюльен. — А ты разве что-нибудь придумал?

— Чем питаться моллюсками и крабами, не лучше ли поискать чего-нибудь посущественней? Я уверен, что у нас под носом достаточно продуктов.

— Не понимаю?

— Да ведь теперь отлив.

— Ну, что же из этого?

— Да разве ты не видишь кузов разбитой шхуны?

— Действительно, вода отливает, и шхуна остается на мели, на утесах. Только я не понимаю, что же, по-твоему, общего между остовом разбитой шхуны и нашим завтраком?

— А то, что крейсер не до конца ее разрушил, пустив в нее лишь два ядра.

— Все-таки отказываюсь понимать.

— Какой ты стал непонятливый! Да ведь если кузов шхуны цел, то и кладовая, вероятно, цела, а если кладовая цела, то, стало быть, мы найдем там какие-нибудь консервы и позавтракаем.

— Ты совершенно, совершенно, совершенно нрав. И как это мне не пришло в голову самому? Я, должно быть, отупел от голода. Ну, живо, марш к шхуне.

Подгоняемые голодом, друзья вмиг добежали до разбитого корабля, перескакивая с утеса на утес.

Бедная шхуна была изуродована страшно. Удивительно еще, как ядра не попали в крюйт-камеру, где был порох, и не привели к взрыву всей шхуны.

Все же остальное носило следы полнейшего непоправимого разгрома.

Первым ядром разнесло палубу. Внутри корабля, где разорвалось второе ядро, тоже было все разрушено.

Только заряды, сложенные в ящиках в трюме, каким-то чудом уцелели.

Предположение Жака оправдалось.

Среди хаоса и разгрома он отыскал своими зоркими, голодными глазами превосходный окорок в маленьком чуланчике при камбузе.

— Окорок! — вскричал он, хватая гушу за конец и потрясая ею, как молотом.

— Сухари! — в тон ему воскликнул Жюльен, снимая крышку, с одного из ящиков.

— И вино! Настоящее вино! — повторил Жак, из-под груды разного хлама откопавший уцелевшую бутылку.

— Браво! Теперь мы позавтракаем отлично, — сказал Жюльен.

Они принялись с аппетитом уписывать отысканную пищу.

— Ай! — вскричал вдруг опять, вскакивая, Жак.

— Что с тобой?

— Ах, мы обжоры!.. За едой-то совсем забыли об очень важной вещи.

— О какой?

— О какой? О такой, что ведь у нас нет оружия, а мало ли что еще может произойти.

— Это верно.

— Настолько верно, что я бросаю свой завтрак и иду в подвал, который моряки, кажется, называют трюмом. Там пропасть ружей и все ремингтоновские винтовки… и патроны к ним. Сейчас пойду, выберу два ружья и принесу их вместе с достаточным количеством патронов.

Отсутствие Жака длилось минут пять, не больше. Он вернулся, отыскав два совершенно неповрежденных ружья с зарядами к ним и штыками.

— Теперь мы вооружены, — сказал он важно, — и можем спокойно продолжать завтрак.

— Позавтракаем скорее и станем в засаду.

— В засаду?

— Да, около дома прокаженных.

— Ты прав.

— Бутлер и его сообщник, разумеется, явятся туда требовать от нас капитуляции. Вот мы им и покажем капитуляцию.

Боясь пропустить случай, друзья наскоро завершили трапезу и спустились со шхуны, прихватив с собой остатки ветчины и сухарей.

Они добежали до дома прокаженных и не без содрогания взглянули на отвратительную тюрьму, которая едва не сделалась их могилой.

Друзья взяли немного вправо и наметили себе группу гигантских тропических растений, окаймлявших дорогу в Бурро.