Остин Райт - Островитяния. Том второй

Она быстро взглянула на меня и тут же отвела взгляд.

— Так или иначе, он был мужчина, с которым мне хотелось вместе жить и трудиться, единственный, кто мог удовлетворить хотя бы одну сторону моей натуры. Он мог дать мне возможность осуществить себя. Ни вы, ни Стеллин не могли сделать этого. Только Тор!.. Я знаю, о чем вы думаете: да, он — лидер, он может предложить больше, чем мы, в его руках власть, а Дорна властолюбива, особенно когда речь идет о политической власти. Что ж, я согласна! И это имело значение, но кроме этого…

Что за сомнение точило меня изнутри?.. Способны ли вы понять женщину, которая хочет выйти замуж, потому что ценит качества будущего супруга и жизнь, которую он может предоставить, и в то же время не хочет быть его женой? Ания, Джонланг, но лишенная подлинного желания, скорее страх… Простите, что мучу вас своим неотвязным сомнением. Потом вы стали мне дороги…

Я решила продолжать! И держалась своего решения. Больше мне практически нечего сказать. Да, это была ания. Я счастлива иметь от него ребенка. Ребенок оправдывает в моих глазах все остальное. Если бы я не испытывала радости, нося в себе его — и мое тоже! — дитя, это был бы крах. Но желания нет, и я боюсь, мне никогда его не дождаться. Я берегу себя ради себя самой. Я хочу отдавать — и не могу. Ах, порою… но так было бы с любым.

Вот в чем мое несчастье. Но у меня есть способы с ним бороться. Мы трудимся вместе, живем в согласии, лучше, чем я могла предположить. Видимо, этого достаточно… Вот и все, что я хотела сказать.

Мне казалось, я уже давно знал все, что мне довелось только что услышать. Моя вина в том, что я потерял Дорну, была невелика. Она сама отказалась от совершенства и естественности, — впрочем, и мы с Наттаной не достигли их.

— Ании недостаточно, — сказал я.

— Об этом-то я и думаю.

— Быть может, Дорна, вы по ошибке приняли за анию что-то другое?

— Не говорите так, Джонланг! Я верю, что чувствую анию по отношению к Тору!

Я было успокоился на мгновение, но сразу же понял, какую анию имела в виду запутавшаяся в сетях самообмана Дорна — казавшаяся такой мудрой и уверенной в себе и все же изменившая теориям, которые сама же пыталась мне внушить!

— Давайте больше не будем об этом, — сказала она. — Все сказано! Но я хочу, чтобы вы знали одно: я не разуверилась в ании, чувство это совершенно, даже если мне самой не дано испытать его.

— А если бы вы стали моей женой?

— Если бы я стала вашей женой… — Она посмотрела мне в глаза и покачала головой. — Это могло бы случиться, но наш брак оказался бы неудачным, ненастоящим по другим причинам. И дело тут не только в совершенстве. Ания должна быть полной и завершенной во всех смыслах.

Теперь мы лишь по-разному понимали смысл слова, но одинаково — смысл происшедшего.

— Я не настоящая островитянка, — продолжала она. Я всего лишь Дорна… Будьте же вы им!

Она разжала руки. Я взял ее ладонь, подержал и отпустил. Все несказанное было понятно, и теперь нам предстояло жить с этим.

И вновь Дорна поспешно удалилась, сказав на прощание: «Сегодня днем я еще кое-что должна сообщить вам». Но я и так знал уже все, что хотел.

Долго еще я сидел, обдумывая то новое, что открылось мне в словах Дорны. Итак, был момент, когда почти ничто не мешало нам пожениться, но из-за какой-то присущей Дорне жесткости, не свойственной большинству островитянок, она не захотела уступить той малости, которой мне не хватало, чтобы собраться с силами и завоевать ее. Подобно драгоценности, я буду отныне хранить память о том, как тесно нам удалось сблизиться; многие старые раны как рукой сняло, но горько было сознавать, что нас разделяло столь немногое и все-таки я упустил свое счастье, хотя слова Дорны и вселяли неожиданные и тревожные надежды на будущее. Сейчас она с головой ушла в семейную жизнь, стараясь сделать ее как можно более полной и гармоничной, и мне ни в коем случае не следовало мешать ей в этом; но, быть может, настанет время, когда она не захочет расставаться со мной?

Сидя у себя в комнате, я слушал шум дождя, с упоением глядя на темные, низко нависшие тучи. Но дождь кончился, и солнце ярко засияло на влажной зелени травы и листьев. Жаль, дождь успокаивал, как присутствие друга.

Мы сидели на залитой солнцем веранде. Дорну явно беспокоили те же мысли, что и меня.

— Я полагала, будет правильно открыть вам все, — начала она. — Но теперь я сомневаюсь — не была ли я чересчур откровенна, дав толчок чему-то новому вместо того, чтобы покончить с болью старых ран. — Она заглянула мне в глаза: — Теперь я принадлежу Тору, ношу его ребенка. Через восемь-десять лет их может быть уже трое или четверо.