Кеннет Оппель - Небесный скиталец

И потом все столпились вокруг, заглядывая в гондолу. Док Халлидей забрался в нее, и я посторонился, чтобы освободить для него место. Чья-то рука хлопнула меня по плечу, я обернулся. Капитан Уолкен улыбался мне:

— Хорошая работа, мистер Круз. В самом деле, отличная работа!

Мне вдруг ужасно захотелось пить, и еще я почувствовал, что устал до смерти, и вспомнил, что на ногах уже больше шестнадцати часов и в другое время уже давно спал бы в своей койке. А вместо этого я болтался посреди неба. Я начал выбираться из корзины, но колени задрожали, и капитан Уолкен и мистер Чен подхватили меня под руки и перенесли на палубу.

— Ты храбрый парень, Мэтт Круз, — заявил мистер Чен.

— Нет, сэр. Просто легкий.

— Он легче воздуха, наш мистер Круз, — сказал один из штурманов. — В другой раз он прокатится на облаке, это точно!

Чьи-то руки ерошат мне волосы, хлопают по спине, кто-то говорит: «Молодец!», и я пытаюсь не улыбаться и все равно улыбаюсь и даже смеюсь, потому что так здорово знать, что я все-таки втащил эту гондолу внутрь, спас пилота и все оценили это. Все эти люди, которые знали моего отца. Его они тоже называли мистер Круз.

Док Халлидей и еще один матрос перекладывали пилота из гондолы на стоящие наготове носилки.

— С ним все будет в порядке? — спросил я доктора.

— Еще не знаю. — Вот и весь сказ, и лицо дока было таким мрачным, что у меня как-то странно заныло под ложечкой. Плетеная корзина из прутьев в нашем грузовом отсеке выглядела странно и совсем не к месту.

— Идите отдыхать, мистер Круз, — сказал мне капитан.

Я кивнул, но уходить не хотелось. Я глядел, как они кладут пилота на носилки, и гадал, кто он. И еще мне хотелось осмотреть гондолу и выяснить, что же там случилось.

— Сначала спать, мистер Круз, — повторил капитан. — Ваш отец очень гордился бы вами.

Я постарался сдержать горячую влагу, подступившую к глазам.

— Благодарю вас, сэр.

Ноги мои дрожали, пока я выбирался из грузового отсека и тащился обратно по узкому мостику к каютам экипажа. Легче воздуха? Да я чувствовал себя тяжелым, как свинец. Я открыл дверь в свою каюту, бросил взгляд на часы. Пять тридцать девять. Я стянул рубаху и брюки и забрался в койку. И, как часто бывало, когда я засыпал в воздухе, я покинул свое тело и заскользил рядом с «Авророй», и отец присоединился ко мне, и мы полетели.

В полдень я сменился с вахты и пошел в лазарет узнать, как дела у пилота аэростата.

— Не слишком хорошо, Мэтт, — ответил док Халлидей. — У него воспаление легких, и я уверен, что несколько дней назад он перенес сердечный приступ. И еще ужасное обезвоживание.

— Но он будет жить?

Доктор приподнял брови, и губы его сложились в печальную улыбку.

— Думаю, нет, Мэтт. Даже окажись он на земле, его сердце и легкие в таком состоянии, что едва ли можно что-либо сделать.

— Кто он?

— Бенджамин Моллой. Согласно документам, он пытался в одиночку совершить кругосветное путешествие.

Время от времени слышишь о таких вещах. Какой-нибудь парень решает облететь вокруг земли на воздушном шаре, наполненном горячим воздухом. Никому еще это не удалось. Они всегда или вынуждены бывают приземлиться, или о них никто больше ничего не слышит. Я не знал, был ли этот мистер Моллой храбрецом или просто безрассудным авантюристом, но не мог не восхищаться его дерзостью.

— Можно мне его увидеть? Пожалуйста.

Док Халлидей поколебался, потом кивнул:

— Он спит, имей в виду. Не буди его.

Изолятор, всего на две койки, был отделен занавеской от аптеки и главного смотрового кабинета. Вторая койка пустовала. Я взял стул и сел подле мистера Моллоя. Он был обложен подушками и хрипло дышал. У меня было какое-то странное ощущение некой связи с ним, иначе я не могу это назвать. Это я заметил его аэростат в ночном небе, и я забрался в его гондолу и нашел его там, лежащего на полу, совсем обессилевшего и беспомощного. Может, дело было еще и в том, что он казался немного похожим на моего отца, только постарше, — но, возможно, это мне только казалось.

Я накрыл ладонью его руку. Она была обжигающе горячей и худой — кожа да кости, и мои пальцы показались мне самому ледяными. Он шевельнулся, и я отдернул руку, боясь, что потревожил его. Глаза его открылись. Они были затуманены и смотрели сквозь меня, словно сосредоточившись на чем-то ином. Словно он был уже не здесь.

Он немного закашлялся, и я поднес стакан с водой к его губам, но он вроде бы не хотел пить, а может, не мог глотать. Немного воды пролилось ему на подбородок и на простыню.