Николай Трублаини - «Лахтак». Глубинный путь

— Да ну?

— Вот вам и «ну».

Я рассказал о вторжении в дендрарий идиота Черепашкина и вызвал своим рассказом у Догадова веселый смех. Он снова попросил меня помочь ему посетить один из вечеров профессора.

— Сестра вашего летчика была?

— Была.

— Вы меня с нею познакомите?

— Постараюсь, — не особенно охотно пообещал я.

Из редакции я пошел обедать в ресторан, а перед вечером вернулся на новую квартиру. Из столовой выглянула Лида.

— Идите сюда, — позвала она.

В столовой, возле широко раскрытого окна, того самого, через которое позапрошлой ночью удрал вор, стоял — кто бы вы думали? — инженер Макаренко.

Он был высокого роста, но не очень строен. Густые черные брови над темными глазами, то хмурыми, то, наоборот, спокойными, жизнерадостными. Хорошее мужественное лицо, которое немного портили большой нос и тонкие губы. Он говорил не очень громко, отчетливо выговаривая слова и сопровождая их короткими жестами… Вряд ли Ярослав Макаренко мог понравиться кому-нибудь с первого взгляда. Но, присмотревшись к нему ближе, нельзя было не заметить, что это человек полный противоречий, борющийся с самим собой, человек, который остро чувствует, лишен самоуверенности, наоборот — склонен к сомнениям и колебаниям, но в то же время отличается невероятной настойчивостью.

— Выспались? — спросил я его, чтобы завязать разговор.

— Я могу мало спать, когда нужно. Один шахтер научил меня так спать, что минут за двадцать — тридцать высыпаешься и чувствуешь себя совершенно бодрым, — улыбнулся он.

— И вы всегда так спите?

— Нет. Злоупотреблять этим не следует.

— Вы бы меня научили.

— Это нужно показать. Может быть, когда-нибудь сделаю.

— Ну, а я едва не опоздала на работу, — сказала Лида. — Сегодня лягу рано… Хотите чаю?

— Если позволите, то немного погодя, — сказал я.

— Хорошо. Тогда я угощу вас концертом. У нас радиола, а Станислав принес новые пластинки.

— Я предпочел бы пианино, — проговорил Макаренко.

Он посмотрел на Лиду таким ясным, хорошим взглядом, что мне захотелось сказать:

«Я знаю, что вы называли Лиду Снежной Королевой».

Лида подошла к пианино, открыла крышку и провела рукой по клавишам.

— Ярослав, что?

— Ты знаешь, что я люблю.

— Шопена?

Они на «ты»? А как же Барабаш?

Хотя я и не очень понимаю в музыке, но Шопена люблю. Лида играла так, что и сейчас, много лет спустя, закрыв глаза, я с необыкновенной яркостью вспоминаю ее за пианино, снова в ушах моих звучит музыка, снова меня охватывает очарование тех минут.

Прислонившись головой к оконной раме, прикрыв глаза, Ярослав Макаренко слушал музыку.

«Может быть, мне лучше уйти отсюда?» — подумал я.

Вдруг у входных дверей прозвучал звонок. Я встал, чтобы открыть. Лида оборвала игру.

За дверью стоял Барабаш.

— Добрый вечер! Добрый вечер! — весело приветствовал он меня.

Я постарался ответить ему тем же тоном:

— Доброго здоровья, доктор!

— Лидия Дмитриевна дома?

И он, как человек почти свой, не ожидая ответа, направился в столовую.

Мы вошли туда вместе. Ярослав прощался с Лидой. Кивнув мне и Барабашу, он быстро вышел. Лида проводила его до лестницы.

— Что, работает инженер над проектом? — спросил с явным любопытством Барабаш.

— Не знаю, — сказал я. — Мне лично вчерашние разговоры кажутся сплошной фантазией.

— Вы правы. Но наш старик всю жизнь увлекался разными фантазиями. Увлекался искренне и старался их осуществить, хотя это удавалось ему редко. Но мы любим его именно за это. Вы знаете, он возил одних из нас в Арктику, других в тропики, поднимал в воздух, спускал под воду и под землю, искал с нами каучуконосы, выращивал в комнатах бананы, строил модели ракет для космических путешествий, носился с идеей показа живых акул в нашем зоологическом саду… Интересный дед! Я, например, глубоко благодарен ему за все его фантазии…

В комнату вернулась Лида. Она выглядела немного смущенной и встревоженной.

— Лида, я зашел, чтобы идти в кино, — обратился к ней Барабаш.

— Я в кино не пойду.

— Почему? Ведь мы условились.

— У меня болит голова. Две бессонные ночи и столько волнений… Я устала. Сегодня рано лягу спать.

Слушая объяснения Лиды, я задумался. Они звучали неискренне. Да, Лида провела две бессонные ночи; вероятно, у нее и в самом деле болела голова. Но бесспорно и то, что она радовалась предлогу не пойти с Барабашем в кино. Ее счастливое настроение исчезло, что-то ее раздражало… Вероятно, мне лучше уйти в мою комнату.