Николай Трублаини - «Лахтак». Глубинный путь

— Пожалуйста, у меня в кабинете.

— Ярослав! — вскричал вдруг Самборский. — Ты прав! Сейчас я принесу карту!

— Зачем? — вмешался Макуха. — Позвольте мне кое-что сказать вам. Можно?

— Пожалуйста, — пожал плечами Довгалюк.

— Я вижу, что предложение Тараса Чутя натолкнуло Ярослава Васильевича на интересную мысль… Я немного знаю местность, на которой нужно прокладывать предложенный вами туннель. Если хотите, могу познакомить вас с тем, что вы собирались разглядывать на карте.

— Ну что ж, пусть так, — решил профессор. — Послушаем географа!

Макуха потер пальцем лоб и начал:

— Вот что пришло мне на ум, когда вы, Ярослав Васильевич, перешли от фантазии к вещам осуществимым. Для вашего глубинного пути я предложил бы пятьдесят шестую параллель. Туннель начнется около Москвы, примерно в Пушкине. Отсюда пятьдесят шестая параллель проходит равниной до Уральских гор. На этом просторе она пересекает реки Оку, Волгу, Вятку, Каму. Высота Уральских гор под пятьдесят шестой параллелью вряд ли больше пятисот метров над уровнем моря. Разве только кое-где. Дальше идет Западно-Сибирская низменность с реками Тоболом, Иртышом и Обью. За Обью встретятся отроги Саянского хребта. Теперь материк начнет значительно повышаться. Перерезав Енисей, Ангару и Лену, пройдем почти мимо северного берега Байкала. Отсюда начинается гористая, малоисследованная местность с хребтами Станового водораздела. Она тянется до самого Охотского моря. Высота этих гор не больше двух тысяч метров над уровнем моря. Наш путь заканчивается на берегу Охотского моря, немного на север от Шантарских островов. От Владивостока это будет больше чем тысяча километров, а от Николаевска-на-Амуре — километров триста — четыреста. Таким образом, мы обойдем стороной глубоководный Байкал и пройдем по местности, где вечная мерзлота останется над нашим туннелем, а землетрясения наблюдаются чрезвычайно редко и несильные.

— Чудесно! — заявил Шелемеха. — Этот туннель не только свяжет самым коротким и сверхскорым путем — если не считать авиацию — Европейскую часть Советского Союза с Дальним Востоком, но также оживит безлюдное побережье Охотского моря.

Макаренко молчал. Он что-то обдумывал.

— Нужно, разумеется, все точно подсчитать, — сказал он наконец. — Дайте мне на это два дня.

Видно было, что инженеру трудно сосредоточиться. Что-то его тревожило, и мне казалось, что этим «что-то» было присутствие Лиды.

Гости Аркадия Михайловича поговорили еще немного. Наконец, видимо устав, все решили, что на протяжении ближайших дней каждый обдумает проект Тараса Чутя и то главное, что из проекта возникло, а инженеры и физики сделают, кроме того, необходимые расчеты. Потом, на внеочередном «вечере фантазии», все это снова станет темой дискуссии.

— Только прошу журналистов пока не спешить с писанием и даже с разговорами, — сказал профессор, — а то еще попадем в юмористический журнал.

— Понимаю, — ответил я профессору. — Обещаю молчать.

— Очень рад, что меня понимают, — засмеялся профессор.

Короткая летняя ночь уже кончалась, когда мы выходили из квартиры профессора Довгалюка.

Станислав уехал на дачу. Он оставил меня в своей квартире, заявляя, что моя обязанность, пока не приедут родители, охранять его сестру. Должно быть, Лида и в самом деле после случая с ворами побаивалась оставаться одна на ночь.

Мне была отведена небольшая комната рядом с кабинетом, и Станислав взял с меня слово приходить домой не позже одиннадцати вечера.

Я обещал сдержать слово и за это получил запасной ключ от квартиры.

Около часа дня я перевез из гостиницы на улицу Красных Ботаников свои вещи и отправился в редакцию. Первым я встретил там Догадова. Он обнял меня за плечи и, ведя по коридору, начал расспрашивать о «вечере фантазии».

— Интересно. Расскажите, кто был.

— Не так интересно, как я думал, но мне нравится эта затея. Получается очень забавно.

— О чем же там говорили?

Вспомнив, что профессор просил не рассказывать о фантастическом плане Тараса Чутя, я не знал, что ответить Догадову. Собственно, и без того я не отважился бы говорить: вчерашняя беседа в дендрарии профессора Довгалюка казалась мне делом несерьезным. Но ответить было надо.

— Ничего особенного. Ну, говорили о мальчике, приславшем в «Звезду» письмо…

— То письмо, которое взял у нас профессор?

— Да.

— А что о нем говорили?

— Говорили, что из парнишки человек получится, — выдумывал я, лишь бы что-нибудь сказать. — По мнению нескольких присутствующих, это должен быть талантливый мальчик. Ну, а по-моему, — я засмеялся, чтобы мой собеседник понял, что это шутка, — по-моему, он просто гениален.