Николай Трублаини - «Лахтак». Глубинный путь

— Во всяком случае, — заметил я, — это может привести к тому, что Макаренко не будет работать на строительстве.

— Конечно. Он такой, что может отказаться, если сделают не по нем.

— Нет, это вы слишком, — отозвался наконец майор. — Работать он будет, Аркадий Михайлович. И… я, знаете, не убежден доводами Самборского. Правда, в технике я слаб. Может быть, меня убеждают не столько цифры, сколько… Самборский, конечно, выступал очень пылко, но…

— Что «но»? — спросил Аркадий Михайлович.

Я был удивлен. Сколько я помнил, Шелемеха всегда говорил очень уверенно и ясно, без пауз и умолчаний.

— …но я согласен с аргументами Макаренко, — подумав, сказал он.

— Отчасти вы правы, — задумчиво сказал профессор. — Макаренко фантаст. Поэтому у него перспектива больше. Зато Самборский непревзойденный мастер любого конкретного дела.

Мое любопытство в отношении того, кто из военных поддерживает Макаренко, было удовлетворено.

Шелемеха внезапно перевел разговор на другую тему. Он спросил Аркадия Михайловича, как здоровье Тараса Чутя.

— Мальчик выздоравливает, хотя выглядит очень плохо и говорить еще не может, — охотно ответил профессор. — К нему никого не пускают. Это Томазян, как мне кажется, распорядился, чтобы Тараса никто не видел.

— Когда же выяснится наконец, как он попал с поезда в больницу?

— Не знаю. Я сам этим очень интересуюсь.

— Когда можно будет с Тарасом говорить, вы, Аркадий Михайлович, позовите и меня.

— Хорошо.

Я обратился к профессору с той же просьбой и получил его согласие. Тем временем мы подъехали к гостинице, и я вышел из машины.

В гостинице портье сообщил мне, что меня ожидает дама. Очень удивленный, я быстро поднялся в приемную.

Действительно, в пустой приемной, повернувшись лицом к окну, стояла женщина. На ней было элегантное пальто из серого каракуля и такая же шапочка. По-видимому, она очень внимательно всматривалась в сумеречную темноту за окном, а может быть, глубоко задумалась, потому что обернулась только тогда, когда я подошел совсем близко и спросил:

— Простите, вы хотели…

Я не договорил. Передо мной стояла Лида Шелемеха.

— Да, Олекса Мартынович, у меня к вам просьба.

— Зайдемте ко мне.

Не сняв пальто и не слушая моих приглашений присесть, Лида остановилась посреди комнаты. Светлые пряди волос, выбившись из-под шапочки, прикрывали ее ухо и щеку. Сильная электрическая лампочка освещала девушку, давая возможность видеть каждую черточку ее лица.

«Зачем она пришла, что случилось?» — думал я, но, не решаясь спросить, заговорил о заседании комитета.

В глазах Лиды блеснул интерес. Перебив меня, она спросила:

— Разумеется, Ярослав был там?

— Макаренко? Был.

Она прошлась по комнате и зажгла настольную лампу.

— Электричество режет мне глаза. Погасите, пожалуйста, верхний свет.

Я поспешил выполнить ее просьбу. Лида села в кресло и достала из сумочки конверт.

— Я прошу вас передать это письмо инженеру Макаренко. Я хотела послать письмо почтой, но не уверена, что оно до него дойдет.

Я был удивлен. Зачем ей передавать письмо? Ведь она могла поговорить с Макаренко, тем более что он живет в этой же гостинице и уже, вероятно, дома.

— Вас удивляет моя просьба? Я уезжаю на два месяца в Ессентуки. Мой поезд отходит на рассвете… А я уже десять дней не могу увидеться с Ярославом.

— Почему? — вырвалось у меня.

— Инженер Макаренко занят, — с иронией сказала Лида. — Десять дней назад он исчез, чтобы работать над своим проектом. Я думала, что сегодня он вернется к себе в гостиницу, но, оказывается, он снова звонил сюда, что еще несколько дней его не будет.

Для меня это было новостью. Правда, я знал, что Макаренко много работает, но о его исчезновении ничего не слышал.

— Это манера инженера Макаренко, — с горечью сказала Лида. — Свою работу он ставит превыше всего.

— Да, он много работает. Энергичный и настойчивый человек.

— Возможно… Когда он появится, пожалуйста, передайте ему письмо. Вы ведь соседи… И… я надеюсь, вы никому не расскажете об этом маленьком поручении.

— Обещаю, — торжественно сказал я.

Она отдала мне письмо.

Некоторое время мы молчали. Потом Лида встала и протянула мне на прощание руку. Я не знаю, что меня толкнуло на это, но у меня вырвалось:

— Лидия Дмитриевна, я перед вами виноват.

— В чем? — удивленно посмотрела она на меня.

Я помолчал, досадуя на свою несдержанность.