Олег Говда - Геном бессмертия

На востоке громыхало, но как-то тихо, деликатно. Словно не нарочно. Так гремит посудой жена, не желая потревожить отдых мужа, но боясь не успеть приготовить завтрак к его пробуждению, — то слишком быстро кладя в тарелку ложку, то — задевая половником кастрюлю. И грохот этот был не тревожным, не страшным, а привычным и, даже, уютным…

Солнце еще не взошло, но лес уже оживал, готовился к следующему дню. Разноголосые птицы, одна за другой, прочищали горло и звонко докладывали на утренней поверке о своей готовности.

— Видишь вон ту сосну, со сломанной верхушкой? — указал Малышев Кузьмичу ориентир на противоположной стороне поля.

— Группу сосен вижу, — старшина присмотрелся в указанном направлении. — Обломанную верхушку — нет… Мои глаза, командир, уже твоим не ровня. Но ты не сомневайся, найду. Вблизи уж точно не проморгаю…

— Добро. Встречаемся через час. Я пройду твоим вчерашним маршрутом, может, еще чего увижу, а ты, Кузьмич — дуй в обход. Погляди: что у них на той стороне припрятано.

Старшина взглянул на часы, кивнул и скрылся. Проделав это так ловко, что глядя вслед, бесшумно растворившейся в лесу человеческой фигуре, Малышеву невольно подумалось о леших и призраках. О "Призраках" — как раз, кстати… Капитан, мотнул головой, прогоняя наваждение, передвинул удобнее ножны и двинулся в противоположном направлении. При этом сноровкой Андрей ни в чем не уступал опытному таежному охотнику.

Примерно зная, что и где ему следует искать, капитан не столько глядел себе под ноги, сколько высматривал между деревьями силуэт самолета. И вскоре, стоя метрах в двухстах от места ночлега, Малышев, разглядывая "упитанный" фюзеляж трехмоторного транспортного Ю-52, мог только удивляться: как немцы умудрились затолкать такую тушку в лес? Не иначе, на руках закатывали, а потом — еще и деревья обратно понатыкивали. Ведь у "Тетушки Ю" не меньше тридцати метров в крыльях, — а такую прореху никакой маскировочной сетью не прикроешь. Плешь все равно с воздуха заметная останется… Опытный летчик обязательно увидит и отметит в рапорте…

К тайной стоянке капитан вышел как раз вовремя. Отсыпавшийся ночью, летчик пришел сменить отдежурившего напарника. Ничего не опасаясь и не глядя по сторонам, он быстро взбежал по ступеням приставной лестнице и нырнул внутрь железного чрева.

— Лейтенант Гумбольдт, подъем! Вставай, соня! — заорал он уже внутри. — Обед проспишь!

— Как обед?! — не понял шутки, очевидно, все же задремавший под утро в кресле, пилот. — Почему обед? Ты же должен был меня еще утром сменить.

— Гюнтер, я пытался это сделать… — продолжал розыгрыш товарищ. — Но не смог тебя разбудить…

— Иди ты в задницу, Дитрих! — наконец-то разобрался со временем суток отдежуривший летчик. — Вечно ты со своими дурацкими шутками… Никак не поумнеешь…

— Так ведь скучно, Гюнтер. Ни кафе, ни пива, ни музыки, ни женщин. Сидим тут, как партизаны…

— Тьфу, тьфу… Еще беду накличешь. Кстати, о женщинах, Дитрих: ты уже вылечил свою гонорею?

— Сам дурак… — незлобиво ответил тот, оценив шутку. — А плевать надо три раза и обязательно через плечо. Я, правда, не помню, через какое…

— Что за глупости?

— Э нет, — серьезно ответил тот. — Меня на восточном фронте научили. Говорят, у русских это самая верная примета.

— Ты опять?! То партизаны, то русские… Сколько можно, Дитрих. Судьба не любит того, кто постоянно дергает ее за усы.

— Фи, Гюнтер… Разве можно так о фрау? Какие еще усы? Это ж не фельдфебель. А вот девушки очень даже не против, когда паренек посимпатичнее обратит внимание на их бантики. Ради этого они их в косы и заплетают…

— Пошляк.

— А ты — зануда и ханжа. Не волнуйтесь, господин второй пилот… Нас с тобой тут даже гестапо не сыщет, случись что… — хохотнул весельчак Дитрих. — Так что можешь, смело дергать. Хоть всю ночь подряд…

— Избавьте меня от своего тупоголового солдафонского юмора, господин барон. Постыдились бы предков. Лучше пойду спать… Принимайте дежурство, обер-лейтенант.

— Свободен, Гюнтер… Не напрягайся… Иди, отдыхай, а я пока попытаюсь понять разницу между сном в кресле и сном на лежанке. Хотя, если судить по твоему запухшему лицу, в лесу спиться гораздо лучше. Что, в общем-то, и не удивительно: в кабине самолета воняет только нашим потом, а не сапогами и нестиранными носками шести солдафонов. Хайль…

— Хайль…

— Поторопи фельдфебеля с завтраком. И пусть тот, кто на пост заступит, мне кофе принесет.