«Он славный парень», — подумал Светлов, чувствуя расположение к новому знакомому.
— Это я его нечаянно ранила, — огорченно ответила девушка. — Иду из сада, вижу — Вещий волнуется, бросился вперед… кусты шевелятся… Я подумала, что это опять медведь… Ну и выстрелила наугад…
— Ах вот оно что! Нечего сказать — приветствовала гостя! И серьезная рана? Нет? Ну уж мы постараемся вас вылечить! А знакомство оригинальное! Хорошо, что все благополучно кончилось. Значит, дружба у вас будет крепкая.
«У нее в глазах играют золотые искорки, когда она улыбается», — подумал Светлов без всякой связи с разговором.
— Ну что ж, идемте в комнаты, — пригласил Владислав. — Нельзя же быть такими эгоистами, ведь даже папа еще ничего не знает! Эта встреча придаст ему силы, я думаю, — и он пояснил Светлову: — Отец у нас захандрил. Ослаб совсем, слег…
— Идемте, прошу вас, скорее! — торопила девушка.
Владислав понес ружье и вещи журналиста. Предшествуемые Любой, они направились к дому. Вот и крыльцо, утопающее в зелени.
— Папа! — крикнула девушка, вбегая по ступенькам. — Знаешь, кто у нас? Гость, и еще какой: первый гость с Большой земли!
Борис Михайлович оживился, повеселел. Полулежа в кресле, он поднял руку:
— Приветствую пришельца из-за каменных стен! — сказал он торжественно. — В лице вашем приветствую родину!
Девушка помчалась оповещать всех о чудесном происшествии. Торопливо шагая, сняв шляпу с головы, спешил с поля Ахмет. Вышла из комнат Марфуга и, застенчиво утирая концом платка текущие по щекам слезы, восхищенно разглядывала Светлова.
— Здравствуйте, здравствуйте, милые труженики! — приветствовал Светлов, обнимая их на радостях.
— Владислав, — сказал инженер, — принеси ту заветную бутылку, сбереженную для такого долгожданного случая! Поднимем бокалы за встречу, за свободу, за счастье…
Как обычно, осень приходила в долину сверху. Золотой ободок окрасил листву деревьев около каменного пояса гребня горы, опускаясь все ниже и ниже. Дно долины было еще в зелени, несмело пестрели поздние цветы. От этого долина стала еще прекрасней. Так хороши бывают пожилые люди, у которых годы посеребрят голову, а цвет лица сохраняет свежесть молодости.
Стояли теплые, солнечные дни сентябрьского «бабьего лета». Светлый шелк паутины выткал траву, плавно носился в воздухе. Несметная россыпь шиповника, широкие гроздья калины и рябины рдели, созревая. В низине, у озера и ручьев, гибкие ветви смородины никли к земле от тяжести черного бисера. Цепкие сплетения ежевики ревниво таили сизые сочные ягоды. Поздняя, нетронутая птицей и человеком черемуха блекла, начиная подсыхать. В дубовых рощах с мягким стуком падали отяжелевшие, спелые желуди.
Лениво — от сытости и покоя — крякали утки. Свистя крылом, пролетали стайки ожиревших вяхирей. В березняке токовали тетерева. На лугу козлята пробовали прочность молодых рогов. Царственно шествовали лоси. Прыжками-саженками мерил пространство заяц, готовящийся менять летнюю серую шубку на белый, одного цвета со снегом, мех. Поздние бабочки красовались ярким нарядом. Птичий мир вел сговор о дальних перелетах, о солнце и цветах юга.
Перед верандой белого дома ярко пестрел цветочный ковер. Пышные букеты украшали сервированный стол. Белый хлеб, нарезанный аккуратными ломтиками, вздымался грудочками на тарелках. В вазах сочились душистым, сладким янтарем соты липового меда, желтело сливочное масло. Пряно пахли соленые грибы, мелкие ядреные огурцы.
— А где Люба и Сергей Павлович? — спросил сына старый инженер.
Он выглядел бодро, в оправе белых волос лицо его выглядело моложаво. Спокойная радость, какая бывает у людей, оправившихся после болезни, светилась в его глазах, в каждой черточке лица. Борис Михайлович был в самом парадном, какое только нашлось, одеянии.
— Они пошли пройтись, папа. Люба так и сказала: пока подрумянятся пироги.
Повзрослев, Владислав изумительно походил на портрет отца в молодости. Такое же открытое, мужественное лицо, такой же прямой взгляд, такие же волнистые волосы.
— Пока подрумянятся пироги? — улыбнулся Борис Михайлович. — Ну-ну. Последние пироги нашей маленькой хозяйки в этом маленьком доме.
— Да, благодарение судьбе, кажется, последние…
Владислав положил книгу, встал, подошел к решетке веранды и осмотрелся кругом. Невдалеке, на лужайке, выстроились два тарантаса и четыре телеги, груженные сундуками, чемоданами, ребра которых скрадывались пологами. На задках тарантасов также приторочены были тючки и ящики.
Читать дальше