Жюль Лермина: Нью-Йоркские тайны

— Вы понимаете, что у меня нет оснований слепо доверять вам, не так ли? А потому потрудитесь изложить мне ваше средство, и если я найду его разумным, то позволю применить его на практике.

Бартон униженно закидал.

— Вы знаете, что жена моя родила в загородном доме, который вы отдали в мое распоряжение, и что доктор наказал изменницу, аккуратно исполнив данное ему поручение…

— Да, я знаю все это… Дальше?..

— Но вы не знаете вот чего: доктор, сжалившись, в чем, впрочем, я не могу упрекнуть его, не решился убить ребенка… и ребенок этот жив!

— В самом деле? — произнес Меси, пытаясь понять, к чему Бартон ведет речь.

— Не знаю, каким образом Лонгсворд, разыскавший этот дом, уговорил доктора отдать ему ребенка… Тот исполнил его просьбу. Да и, действительно, что ему задело, лишь бы ребенок исчез и я никогда не слышал о его существовании!.. Но зато Лонгсворд из боязни, что я буду продолжать мстить ему, увез дитя в Хоубокен и отдал его женщине, которая ухаживает за ним. Вот что я узнал через ловкого шпиона, ни на мгновение не потерявшего след этого человека…

— Ну и что же?

— Вы не понимаете? Хоубокен — местность пустынная и ее часто посещают цыгане. Нет ничего легче, как с их помощью украсть ребенка, а как только он очутится у нас в руках, то, разве сложно будет заставить Лонгсворда замолчать?

Меси задумался.

— Да, — сказал он. — Это средство кажется мне разумным. Но разве вы не боитесь, прибегая к помощи этих цыган, приобрести опасных союзников?

— Вы правы. Да–да… Лучше действовать непосредственно.

— Вы отправитесь сами красть ребенка? — Да.

— Ну, Бартон, — произнес Меси, — я вижу, вы действительно решили загладить свой проступок. Что ж, в добрый час! Надеюсь, хоть это дело вы не провалите.

Деревня Хоубокен расположена на берегу Гудзона, севернее Нью—Джерси. На краю ее стоял чистенький домик, скрытый в деревьях, как гнездышко птички.

В этом домике жила одинокая женщина, миссис Ламби, она была вдовой и не имела иных родственников кроме сестры, уже известной читателю миссис Симонс. Она жила здесь с маленьким сыном, девяти лет, на которого не могла надышаться. Однажды миссис Симоне постучалась в ее дверь. Она несла на руках, как драгоценную ношу, маленького пищавшего ребенка… и когда дверь закрылась, миссис Симоне сказала сестре:

— Маргарита, предстоит сделать доброе дело, поэтому я подумала о тебе и пришла сюда.

— Ты хорошо сделала, сестра.

Миссис Симоне рассказала ей историю Антонии. Миссис Ламби взяла ребенка на руки, поцеловала его, как умеют целовать только добрые женщины, и спросила:

— А отец?

— Он здесь, за дверью, и ждет твоего ответа. Миссис Ламби открыла дверь и стала на пороге, держа на руках малютку.

Это и был ее ответ. Лонгсворд подбежал к ней.

— Вы согласны? — спросил он.

— Спросите у него, — произнесла она с улыбкой, — я уверена, что он уже не хочет уходить от меня.

Итак, сын Лонгсворда воспитывался в Хоубокене. В первые дни после смерти Антонии Лонгсворд вынашивал планы мести. Но когда он посмотрел на малютку и вспомнил слова Дана Йорка, то решил возложить свои надежды на правосудие, которое, крайне редко, правда, но наказывает злодеев.

Он опять принялся за обычную работу и каждый вечер, несмотря на значительное расстояние между Нью-Йорком и Хоубокеном, проводил у колыбели сына.

Когда ребенок засыпал, отец целовал его в лоб, стараясь не разбудить, а затем ехал в Нью—Джерси, где ночевал в гостинице.

В описываемый нами вечер только что пробило десять часов. Лонгсворд поцеловал сына и собрался уходить. Было очень холодно, непрерывно лил мелкий дождь.

— Право, — сказала миссис Ламби, — на вашем месте я не ехала бы сегодня в Нью—Джерси. Посмотрите, какой туман!

Лонгсворд колебался, ему хотелось бы провести ночь около колыбели сына.

— Притом, — настаивала миссис Ламби, — с некоторых пор тут бродят люди с подозрительными физиономиями. Не цыгане ли это? Или нью–йоркские мошенники замышляют очередной налет на дачи? По правде сказать, я не очень спокойна и была бы очень рада, если б вы остались.

— В таком случае я останусь, — сказал Лонгсворд. — Я проведу ночь в этом кресле…

Миссис Ламби с материнской заботливостью постлала ему простыни, дала подушки, одним словом, устроила нечто вроде довольно удобной кровати.

— Огня не зажигайте, — прибавила она, — я уже приучила малютку спать в темноте.