Мы с Хансеном уже приближались к центральному посту, когда меня вдруг качнуло, потом тряхнуло и чуть не сбило с ног, я едва успел ухватиться за поручень, идущий вдоль коридора. Я почти повис на нем, пока «Дельфин» метался и вертелся, точно истребитель в воздушном бою. Ни одна известная мне субмарина не выдержала бы ничего подобного. Теперь я понял, для чего нужны ремни безопасности на сиденьях в центральном посту.
– Что тут, черт побери, происходит? – обратился я к Хансену. – Чуть с кем–то не столкнулись?
– Наверно, попалась полынья. Вернее, место, где лед потоньше. Когда мы такую штуку обнаруживаем, то уж стараемся её не упустить, вот и крутимся, как реактивный «ястребок», прикрывающий свой хвост. Команда от этого обычно в диком восторге, особенно когда пьет кофе или ест суп.
Мы зашли в центральный пост. Коммандер Свенсон вместе со штурманом и ещё одним моряком, низко пригнувшись, что–то внимательно изучал на штурманском столе. Дальше к корме матрос у верхнего эхолота ровным, спокойным голосом считывал цифры, определяющие толщину льда. Свенсон оторвал взгляд от карты.
– Доброе утро, доктор. Джон, по–моему, здесь что–то есть.
Хансен подошел к столу и пристально уставился на табло. По–моему, смотреть там было не на что: крохотная световая точка, пробивающаяся сквозь стекло, и квадратный лист карты, испещренный кривыми черными линиями, которые матрос наносил карандашом, отмечая движение этой точки. В глаза бросились три красных крестика, два из них совсем рядышком, а как раз когда Хансен изучал карту, моряк, обслуживающий ледовую машину, оказывается, доктор Бенсон был все же не настолько увлечен этой игрушкой, чтобы играть с нею посреди ночи, – громко выкрикнул:
– Отметка!
Черный карандаш тут же сменился красным, и на бумаге появился четвертый крестик.
– Похоже, вы правы, капитан, – сказал Хансен. – Только что–то уж сильно узкая, по–моему.
– По–моему, тоже, – согласился Свенсон. – Но это первая щелка в ледовом поле, которую мы встретили за этот час. А чем дальше к северу, тем меньше вероятность такой встречи. Давайте все же попробуем… Скорость?
– Один узел, – доложил Рейберн.
– Разворот на одну треть, – произнес Свенсон. Никакого крика, никакого пафоса, Свенсон бросил эту команду тихо и спокойно, словно обычную фразу, но один из сидящих в откидных креслах матросов тут же наклонился к телеграфу и передал в машинное отделение:
– Лево руля до отказа.
Свенсон пригнулся к табло, следя, как световая точка и не отрывающийся от неё карандаш двигаются назад, примерно к центру квадрата, образованного четырьмя красными крестиками.
– Стоп! – проговорил он. – Руль прямо… – и после паузы: – Вперед на одну треть. Так… Стоп!
– Скорость ноль, – доложил Рейберн.
– Сто двадцать футов, – приказал Свенсон офицеру у пульта погружения.
Только осторожнее, осторожнее.
До центрального поста докатился сильный продолжительный шум.
– Выбрасываете балласт? – спросил я у Хансена.
– Просто откачиваем его, – покачал он головой. – Так легче выдерживать нужную скорость подъема и удерживать лодку на ровном киле. Поднять субмарину на ровном киле, когда скорость нулевая, – это трюк не для новичков. Обычные субмарины даже не пытаются это делать.
Насосы замерли. Снова зашумела вода, теперь уже возвращаясь в цистерны: офицер по погружению замедлил скорость подъема. Наконец и этот звук умолк. – Поток постоянный, – доложил офицер. – Точно сто двадцать футов. – Поднять перископ, – приказал Свенсон стоящему рядом с ним матросу Тот взялся за рычаг над головой, и мы услышали, как в клапанах зашипела под высоким давлением жидкость, выдвигая перископ по правому борту. Преодолевая сопротивление забортной воды, тускло отсвечивающий цилиндр наконец освободился полностью. Свенсон откинул зажимы и прильнул к окулярам.
– Что он там собирается разглядеть на такой глубине да ещё и ночью? спросил я у Хансена.
– Кто знает. Вообще–то полной темноты никогда не бывает. То ли луна светит, то ли звезды. Но даже звездный свет все же пробивается сквозь лед, если, конечно, он достаточна тонок.
– И какой толщины лед над нами в этом прямоугольнике?
– Вопросик на все шестьдесят четыре тысячи долларов, отозвался Хансен. А ответ прост: мы не знаем. Чтобы довести ледовую машину до подходящего размера, пришлось пожертвовать точностью. Так что где–то от четырех до сорока дюймов. Если четыре мы проскочим, как сквозь крем на свадебном торте. Если сорок – набьем себе шишек на макушке, – он кивнул в сторону Свенсона. – Похоже, дело табак. Видите, он регулирует фокус и крутит ручки разворота объективов кверху? Значит, пока ничего не может разглядеть.
Читать дальше