Алистер Маклин - Дрейфующая станция «Зет». Караван в Ваккарес

– Говорит капитан. Мы собираемся идти подо льдом. Начинаем погружение… – Он отключил микрофон и добавил: – Триста футов.

Главный техник по электронике неторопливо включил ряды индикаторов, контролирующих положение всех люков, отверстий и клапанов. Круглые указатели остались мертвы, щелевые ярко вспыхнули. Так же неторопливо техник пощелкал тумблерами для перепроверки, поднял глаза на Свенсона и доложил:

– Прямой доступ закрыт, сэр.

Свенсон кивнул.

Воздух, громко шипя, стал выходить из балластных цистерн – и это было все. Наше путешествие началось. Такое начало могло взволновать примерно так же, как вид человека, трогающегося с груженой тачкой. Странным образом, все это даже действовало успокаивающе.

Через десять минут Свенсон подошел ко мне. За прошедшие два дня я прекрасно узнал коммандера Свенсона, он завоевал мои симпатию и огромное уважение. Команда верила ему слепо и безоговорочно. Я тоже был готов присоединиться к ней. Мягкий, сердечный, он досконально разбирался во всем, что связано с подводными лодками, обладал острым, приметливым глазом, ещё более острым умом и сохранял невозмутимость и хладнокровие в любых, самых сложных обстоятельствах. Хансен, его старший помощник, не отличавшийся особым почтением к авторитетам, заявил мне прямо и без обиняков, что Свенсон – лучший офицер–подводник американского флота. Я надеялся, что так оно и есть, именно такой человек и требовался для выполнения стоящей перед нами задачи.

– Скоро мы поднырнем под лед, доктор Карпентер, – сказал капитан. – Как вы себя чувствуете?

– Я бы чувствовал себя куда лучше, если бы знал, куда нам плыть.

– Узнаем, заверил Свенсон. – У «Дельфина» лучшие в мире глаза. Его глаза смотрят одновременно вверх, вниз, прямо перед собой и по сторонам. Наш нижний глаз – это эхолот, или ультразвуковой локатор, он показывает, сколько воды у нас под килем. Конечно, сейчас, когда внизу пять тысяч футов до дна и нам вряд ли грозит опасность наткнуться на риф или отмель, мы включаем его просто для перестраховки. И все–таки ни один серьезный штурман и не подумает его выключить. Два наших сонара смотрят вперед и по сторонам, один прощупывает курс корабля, второй контролирует сектор в пятнадцать градусов по каждому борту. Все видит, все слышит. Кто–то уронит гаечный ключ на корабле в двадцати милях от нас – и мы уже знаем об этом. Точно! И снова это кажется перестраховкой. Сонар предостережет нас от ледовых наростов, придавленных сверху всей толщей ледового поля, но за пять плаваний подо льдом, из них два к самому полюсу, я ни разу не встретил ледяных преград глубже двухсот футов, а мы сейчас на трехстах. И все равно держим и этот сонар включенным.

– Боитесь врезаться в кита? – подкинул я вопрос.

– Боимся врезаться в другую подводную лодку, – без улыбки ответил Свенсон. – Тут уж нам крышка обоим. Учтите, и русские, и наши ядерные субмарины так и снуют подо льдами туда–сюда вокруг полюса в обоих полушариях. Здесь сейчас движение оживленнее, чем на лондонской Тайме Сквер.

– И все–таки шансов мало…

– А какие шансы столкнуться в воздухе у двух самолетов на пространстве в десять тысяч квадратных миль? Теоретически – никаких. А в этом году уже было три таких столкновения. Так что лучше пусть себе сонар попискивает…

Но наш основной глаз, когда мы подо льдом, это тот, что смотрит прямо вверх.

Давайте–ка сходим поглядим, что там и как.

Мы прошли в тот конец центрального поста, где справа по борту и ближе к корме у поблескивающей стеклами машины, состоящей из движущейся бумажной ленты шириной в семь дюймов и самописца, который чертил на ленте узкую прямую черную линию, корпели доктор Бенсон и ещё один моряк. Бенсон что–то там подкручивал и был полностью погружен в это занятие.

– Верхний эхолот, – пояснил Свенсон. – Обычно его называют ледовой машиной. Доктор Бенсон вообще–то не имеет к ней никакого отношения, у нас на борту два квалифицированных специалиста, но когда выяснилось, что оторвать его от этого занятия можно только с помощью военного трибунала, мы махнули рукой и оставили все, как есть… – Бенсон заулыбался, но даже глаз от бумажной ленты не отвел. – Работает ледовая машина на принципе отражения звука, как обычный сонар, но эхо приходит ото льда. Если он есть, конечно.

Тонкая черная линия означает чистую воду над головой. Когда мы идем подо льдом, перо совершает вертикальные движения и не только показывает наличие льда, но и дает его толщину.