Все трое уселись на корточки. Накамура вытащил из-за пазухи кимоно пачку папирос. Рыбаки прошипели в благодарность и закурили.
— О-Таки-сан получила твое письмо из Петропавловска, — сказал Судзуки. — Она рассказывала, что ты работаешь у русских на промыслах. Ну, как там? Холодно, говорят.
— Холодно и темно. Солнце светит только в летние месяцы.
— А работа, поди, тоже тяжелая? — допытывался рыбак.
— У наших плохо. У русских лучше. Я служил у частного рыбопромышленника.
— Ну, тогда понятно, что тебе хорошо жилось.
— Плохо ты понимаешь, Судзуки-сан, — рассмеялся Накамура. — Не будь краевого совета большевиков, шкуру бы с меня снял русский арендатор, как с доброго тюленя.
— Что же сделал этот совет для рыбаков?
— А вот что: теперь на русских промыслах все рыбаки работают по коллективным договорам. Рабочий день — восемь часов. Кроме праздников, установлен еженедельный день отдыха. Заработная плата выдается по расчетным книжкам, а продукты закупает выборный артельщик.
— А как же работают у подрядчиков?
— Никаких синдо между хозяином и рыбаками нет.
Он показал ее девушке: «Это ты нашла? Где?»
Старики недоумевающе покачивали головой. Судзуки пробормотал:
— Вот так так! А у нас говорят, что большевики хуже диких зверей.
— Кто это говорит? — Накамура нахмурился. — Наши газеты, которым за это платит Ре-Сун-Сан-Куликай [37] Союз рыбопромышленников.
. Но не долго им осталось морочить вас. В Хаккайдо уже образовалась федерация рыбаков. Еще в прошлом году их насчитывалось больше пятидесяти тысяч. Нам в Овари тоже надо сорганизоваться. — Накамура встал. — Идем, а то уже поздно. Я хочу застать Иовато Маццуро. — Он не сказал, что считал минуты, когда наконец увидит любимую девушку.
Судзуки засмеялся:
— Опоздал ты, Накамура-сан. О-Таки-сан вот уже с неделю как переехала в Ямадо.
Кровь бросилась в голову молодого японца.
— В Ямадо. К кому? Вышла замуж?
— Не знаю. Только за ней приезжал в автомобиле хозяина синдо Такеда-сан и увез ее. Маццуро-сан тоже ушел в Ямадо. Говорят, он устроился на службу к Микимото-сану. Дома осталась одна О-Мацу-сан.
Накамура прибавил шагу. Он больше не проронил ни слова.
Вот и Тобо. Новенькие домики сверкали белизной. Вдоль широкой улицы горели электрические фонари. Пахло водорослями и рыбой.
Возле игрушечного домика-коробочки, приютившегося под развесистой сосной, рыбаки простились с Накамурой. Сквозь бумагу задвинутых сиодзи просвечивала лампа. Накамура постучал. Сиодзи раздвинулись. У порога на коленях стояла О-Мацу — мать подруги его детства О-Таки. Накамура почтительно ее приветствовал.
— Накамура-сан! Ирашай гозаримас! — радостно воскликнула она и уткнула голову в татами.
Дом Иовато Маццуро состоял из двух комнат, разделенных подвижными фусума. В нише висела картинка, изображавшая красного морского таи (карпа). Это был один из рисунков, сделанных Накамурой, когда он еще учился в местной школе. Скромный чугунный хибати стоял посреди комнаты. В соседнем помещении на полу был постлан матрац с зеленым одеялом. В головах стоял низенький деревянный шкафик с валиком, обмотанным тонкой бумагой [38] Японки, чтобы не портить прически, спят на таких валиках, служащих вместо подушки. О них опирается только шея.
. О-Мацу, видимо, собиралась ложиться спать.
На сердце у молодого рыбака скребли кошки, но, верный японскому обычаю, он улыбался:
— Маццура-сан здоров?
— Аригото гозаримас [39] Очень благодарна.
. Он наконец устроился. Микимото-сан сделал его сторожем лаборатории.
— А О-Таки-сан как поживает? — Улыбка не сходила с губ молодого японца.
— О-Таки-сан уже два года работает на промыслах.
Тень беспокойства пробежала по лицу молодого человека, но он овладел собой и улыбнулся. О-Мацу закашляла, прижимая к груди ладони.
— Я уже не могу работать, Накамура-сан, грудь болит. Жить стало нечем, пришлось послать О-Таки-сан в море… Ей посчастливилось, Накамура-сан. Дней десять назад она случайно напала на место с устрицами, в которых оказались большие жемчужины. Я учила ее, как по наружному виду узнать раковину с крупным жемчугом. Секрет этот достался мне от матери. Теперь О-Таки-сан очень хорошо зарабатывает.
Накамура нахмурился. Карие зрачки его загорелись. На выдающихся, сожженных солнцем скулах вспыхнули красные пятна.
Читать дальше