Джеральд Даррелл: Птицы, звери и моя семья

Я с негодованием ответил, что Теодор великолепно говорит по-английски – лучше нас, если на то пошло. Успокоенная этим, мать предложила мне послать ему приглашение на следующий четверг. Я провел в саду мучительные два часа в ожидании его прихода, поглядывая каждые две минуты сквозь живую изгородь фуксий. Меня раздирали ужасные сомнения. Может, моя записка до него не дошла. Или он засунул ее в карман и про нее забыл и сейчас с ученым видом прогуливается по южному мысу. Или он узнал о нашей семье что-то такое и не захотел приехать. Если так, то я ему этого никогда не прощу. И тут я его увидел. В безукоризненном твидовом костюме и мягкой фетровой шляпе он шагал среди олив, вскидывая трость и что-то тихо напевая. Через плечо была перекинута полевая сумка – такая же неотъемлемая его часть, как руки и ноги, поскольку он с ней никогда не расставался.

На мое счастье, Теодор имел у всей семьи мгновенный и оглушительный успех. Он мог с застенчивой учтивостью обсуждать мифологию, греческую поэзию и историю Венеции с Ларри, баллистику и самые лучшие охотничьи угодья на острове – с Лесли, эффективные диеты и средства для выведения прыщиков – с Марго, крестьянские рецепты и детективные романы – с матерью. Моя семья реагировала на него примерно так же, как реагировал я во время наших с ним чаепитий. Они засыпали этот кладезь знаний бесчисленными вопросами, и Теодор с легкостью ходячей энциклопедии давал ответы, приправляя их на редкость неудачными каламбурами и невероятно смешными анекдотами из жизни островитян.

Однажды, к моему негодованию, Ларри заявил, что Теодору не следовало бы поощрять мой интерес к естествознанию, поскольку, как он выразился, наша небольшая вилла и так переполнена самыми отвратительными насекомыми и жуками, которые только можно было найти в округе.

– Лично меня другое волнует, – сказала мать. – Объясните мне, Теодор, где он находит столько грязи? После их с Роджером изысканий ему приходится менять всю одежду. Где он умудряется так изгваздаться?

Теодор в ответ хмыкнул.

– Помнится, как-то раз я ехал на чай к… мм… моим друзьям в Пераме. – Он отправил в рот кусок пирога и стал методично жевать, при этом его бородка щетинилась, а глаза радостно поблескивали. – Я тогда служил в армии и весьма гордился тем, что меня произвели в капитаны. И вот… э-э… чтобы похвастаться, я облачился в новенький мундир и натянул изумительно отполированные сапоги со шпорами. Я приехал на пароме и вот, проходя через заболоченное место, вдруг вижу незнакомое мне растение. Я остановился, чтобы его сорвать. Мне казалось, что у меня твердая почва под ногами… и через секунду я провалился до самых подмышек в дурно пахнущую трясину. К счастью, рядом росло деревце, и я сумел… э-э… ухватившись за него, как-то выбраться. Я был весь облеплен черной грязью. Но поблизости… э-э… было море, и я решил, что… мм… лучше уж прийти в гости мокрым, но чистым. В общем, я вошел в воду по пояс. В это время мимо проезжал автобус, и, когда меня увидели расхаживающим вдоль берега в кителе и фуражке, водитель остановился, чтобы пассажиры смогли… э-э… полюбоваться таким зрелищем. Похоже, все были изрядно озадачены. Когда же я вышел на берег в сапогах со шпорами, народ просто разинул рты.

Теодор, сохраняя серьезное лицо, подождал, пока уляжется смех.

– Кажется, – произнес он задумчиво и все так же серьезно, – я подорвал их веру в то, что в армии служат психически здоровые люди.

Мое семейство было от Теодора в полном восторге, и в дальнейшем он проводил у нас по крайней мере один день в неделю, а то и больше, если удавалось его отвлечь от всевозможных дел.

Вскоре мы подружились со многими крестьянскими семьями в округе, настолько радушными, что даже короткий променад растягивался до бесконечности, поскольку в каждом доме надо было посидеть-поболтать с хозяевами, пропустить с ними стаканчик вина или съесть фрукты. Нам это косвенным образом только шло на пользу, так как наш слабоватый греческий постепенно укреплялся, и скоро мы уже могли поддерживать довольно сложные беседы с нашими новыми друзьями.

Они сопровождались восторженными похвалами, которые лишний раз доказывали, что мы приняты в местную семью. Нас пригласили на свадьбу Катерины, сестры нашей служанки Марии. Невеста была пышной девушкой с ослепительной улыбкой и большими карими глазами, нежными, словно анютины глазки. Веселая, игривая, заливистая, как соловей, она в свои двадцать лет успела разбить много мужских сердец. И вот она остановила свой выбор на Стефаносе, красивом крепыше, который при виде Катерины лишался дара речи и только краснел от любви.