Михаил Ляшенко - Из Питера в Питер. Повесть

Железнодорожные пути и линии связи с Советской Россией оказались перерезаны.

Утром, когда стрельба прекратилась, Круки побежали выяснять обстановку. Они твердили, что эшелон все равно уйдет сегодня. Ребята тоже выбрались на улицу. Ни Смиту, ни Валерию Митрофановичу не было до них дела.

Как странно изменился Владивосток за одну ночь… Еще вчера это был все-таки рабочий город, где буржуям прижали хвост. Несмотря на засилье патрулей интервентов, порядок в городе поддерживала рабочая милиция. Теперь ее не стало: японцы разоружили милицию, руководителей бросили в тюрьму. На улицы Владивостока изо всех щелей хлынула эмигрантская накипь, холеные господа и дамы. Светланская зловеще клокотала… Мелькали нарядные туалеты; смеялись офицеры в парадной, шитой золотом форме; проходили чехословаки в поношенном хаки, с бело-зеленым флагом; назойливо улыбались японцы в синих куртках и белых гамашах.

- Во дают, - Миша осторожно подтолкнул Аркашку, показывая, как пытаются обняться два толстяка в тяжелых, пронафталиненных шубах. Они тянулись друг к другу руками, губами, вжимались необъятными животами, но ничего не выходило, мешали животы.

- Мы им еще покажем! - пыхтел один.

- Они любят красный цвет, - хихикал другой. - Выпустим большевикам кишки, пусть глядят на красное!

Нехорошо становилось идти по Светланской… К тому же ребята были одеты бедно; их толкали, на них косились, негодуя, куда лезет эта голытьба.

Все-таки они добрались до вокзала. Эшелон Красного Креста стоял на месте, ждал их. На душе у ребят отлегло…

Весь день ходили сами не свои. Вещи были собраны, все готово. Круков не было. Смит куда-то исчез; Валерий Митрофанович задумчиво и многозначительно утверждал, что японцы - самая великая нация Азии, и пробовал подобострастно расшаркиваться перед белыми гамашами японских солдат, проходивших мимо.

Озабоченные Круки вернулись только к вечеру. Едва взглянув на них, ребята поняли, что пятого апреля отъезд не состоится, праздника не будет…

Наступило такое тяжелое время, какого еще не было за все их путешествие. Круки метались по военным и гражданским властям, пытаясь найти выход. Дни шли за днями. Никто с Круками не желал разговаривать, было не до какого-то детского эшелона и не до Красного Креста. Смит и Валерий Митрофанович, очень подружившиеся, наперебой твердили, что отсюда не выбраться.

- У Круков нет больше долларов, - посмеивался Смит, - у них остались только бумажные царские рубли и керенки. Кому нужны бумажки? Не сегодня-завтра вас выставят на улицу и перестанут кормить… Видали, сколько детей здесь просят подаяние? Вот что вас ждет…

Валерий Митрофанович зашел к девочкам, облизывая тонкие губы острым, кошачьим язычком от предвкушаемого удовольствия.

- Ну что, собрали вещички? - спросил он так многозначительно, что все, невольно затрепетав, с надеждой на него уставились.

Он выдержал большую паузу, хихикнул:

- Вижу, вижу, готовы. Сидите, так сказать, на чемоданах. Чемоданов, правда, ни у кого давно нет, но это так, к слову, к слову… Да-а! - продолжал он иным, проникновенным, душевным голосом, полным такого ехидного сочувствия, что девочки застыли. - Завезли вас, птичек, на край земли, в Азию, ваши благодетели Круки. Были Круки! Были. Пока за ними стояла сила. Видели, как уходил американский флагман «Бруклин»? Всё. Сила теперь у японцев. Вот разве они вас вывезут в Японию…

- Вы что? - не выдержала Тося. - Чего мы там не видели?

Валерий Митрофанович осмотрел Тосю с ног до головы, даже зачем-то обошел ее вокруг, поглядел и на других девочек, облизнулся, посмеиваясь. Только на Катю не стал смотреть.

- Японцы - народ древней культуры, - заговорил он вкрадчиво. - Из глубины веков сохраняется у них любопытнейший институт гейш. Правда, вы уже, хе-хе, староваты… В гейши берут девочек лет пяти, семи. Они проходят специальное воспитание, пока научатся всем тонкостям своего дела…

Катя встала:

- Вы о чем, Валерий Митрофанович?

- Я не вам, не с вами, Обухова, - отмахнулся он с досадой. - Я Тосеньке рассказываю…

- А что вы рассказываете Тосеньке? - не отставала Катя. - И зачем?

У нее была неприятная Валерию Митрофановичу манера смотреть прямо в глаза.

- Вам это неинтересно, Обухова…

- О проститутках, вот о чем идет речь! - зло фыркнула Тося.

- Гейша - вовсе не то, что вы думаете! - замахал руками Валерий Митрофанович, и его тонкий язычок быстро, с удовольствием прошелся по бескровным губам. - Вовсе не то! - Но Катя пристально рассматривала его, и он, увядая, добавил специально для Кати с непонятным озлоблением: - От сумы да от тюрьмы не отказывайся!