Из радиорубки мы перешли в каюту де Сюрьена.
– Такое мне даже в голову прийти не могло, – признался Ламетр.
– В этом и состоит ваша вина, – парировал правительственный посланник. – Вам следовало на другой день потребовать подтверждения у капитана Мандлера.
– Ах, ваше превосходительство, каким бы человек ни был честным, а всегда найдется ловкий проходимец, способный его обмануть.
– Ошибаться – это в природе человеческой, – мудро заметил я.
– Вы горой стоите за капитана! – рассмеялся де Сюрьен. – В этом ваша особая заслуга. Несколько человек, а стоите целой армии. Однако промах есть промах… Располагайтесь на отдых. Ламетр может занять каюту Хиггинса.
– Что это значит? – осведомился Альфонс Ничейный, когда мы остались одни.
– Честь моя восстановлена, а капитанский чин – нет, – грустно пояснил Ламетр. – Его превосходительство – лучший из всех военных специалистов, и по его мнению, причиной инцидента является недостаточно тщательное выполнение своих обязанностей. Его превосходительство, к сожалению, отличный солдат, который еще ни разу не ошибался, а потому строг по отношению к чужим заблуждениям… Но все-таки честь мою мне вернули… Спасибо, друзья!
Он обнял каждого из нас, но лицо его было очень печальным.
– По-моему, – проговорил Хопкинс, когда Ламетр вышел, – надо бы вернуть ему и официальный ранг.
– Беда в том, – подчеркнул Альфонс, – что правительственный посланник еще ни разу в жизни не ошибался.
На эту тему у нас завязалась долгая дискуссия.
С крейсера было отправлено сенсационное телеграфное сообщение: приказа о начале боевых действий так и не последует!
– Кровавая бойня была бы оправданна лишь в том случае, если бы зачинщиками признали туземцев, – растолковывал нам Ламетр. – Если бы политика генерала Рубо потерпела поражение, территория фонги была бы захвачена, и разоблачение махинаций не сыграло бы ни малейшей роли.
– Бессмысленное кровопролитие… Во имя чего?
– Я надеюсь на лучшее! – сказал Ламетр. – Маркиз отнюдь не сторонник кровавых акций. Он был убежден в виновности фонги и хотел их покарать.
Под вечер южные токи воздуха вновь принесли дождь. Пятидесятиградусная жара вытягивала из земли влагу, передавая ее тучам. Столбы испарений, насыщенные зловонием болот, подымались к небу. Такого удушливого сирокко мне еще не доводилось переносить. Южный ветер дул непрестанно, глаза резало болью, в ушах гудело, суставы нестерпимо ломило…
Де Сюрьен, расположившийся на кушетке в своей каюте, попыхивал сигарой и слушал рассказ Чурбана Хопкинса. История с почетным легионерством его позабавила… Вот только бы голова не раскалывалась от боли!
– Да-а, ты меня славно повеселил!.. Закуривай, не стесняйся!.. Куда же сигары-то подевались?
Поиски не увенчались успехом. Зато еще месяцы спустя Хопкинс мог баловать себя, каждое воскресенье выкуривая по роскошной сигаре.
– Ладно, не беда… Угощайся виски!
Хопкинс угостился.
– Какой кошмарный вечер! – пожаловался маркиз.
– Выше голову, ваше превосходительство! – подбодрил его Хопкинс.
Оценив комизм ситуации, маркиз улыбнулся и отер влажный лоб.
– Ну, что ж, ступай… устраивайся на ночлег. Получишь виски в награду!
Украшенная эмалями и уникальным рубином ручка стремительно засновала по бумаге, обеспечивая Хопкинсу запас виски и сигар.
Маркизу не спалось. Раз пять выходил он из каюты, но желтоватый смрадный туман, плотно обволокший корабль, напрочь лишал видимости… Повсюду хлюпало, капало – а изредка падающие крупные капли действуют на нервы хуже тропического ливня.
На вымершей палубе слышались лишь шаги патрульных, совершавших обход. Подобного напряжения не выдержать даже человеку со стальными нервами: копится, ища выхода, раздражение, хочется бежать куда глаза глядят… Тот, кому довелось пережить такую ночь на западно-африканском побережье, никогда не забудет этого кошмара.
Изредка звякнет цепь, донесется размеренная поступь вахтенного офицера – и все…
Словом, у маркиза выдалась скверная ночь. На мгновения он проваливался в сон, и тогда его мучили какие-то смутные видения… Он хлебнул виски и встал, чтобы пройтись, но нестерпимая головная боль заставила его вновь рухнуть на койку… Зазвонил телефон.
Отяжелевшая рука де Сюрьена потянулась к трубке. Дурное предчувствие охватило его. Неужели военную машину не удалось остановить?
В трубке отозвался приглушенный голос, в котором отчетливо ощущалось волнение.
Читать дальше