Василий Ефименко: Ветер богов

Самого грозного?..

Когда в декабре 1941 года императорский флот и авиация одержали первую победу над янки в Пирл-Харборе, капитан чуть не задохнулся от радости.

Всё было иначе в первый год войны. Эскадры императорского флота под командованием адмирала Ямамото топили и изгоняли корабли противника, в небе летали только самолеты с красными кругами на плоскостях. “Сидзу-мару” плавал тогда без конвоя, и, чего скрывать, каждый рейс приносил неплохой доход. Капитану ли не найти на своей коробке укромного местечка, где можно припрятать манильский табак, рис, сахар? Да мало ли что можно было привезти из Манилы или Сайгона! Он даже крякнул, вспомнив счастливые деньки.

А теперь? Теперь капитан, отправляясь в рейс, навсегда прощался с семьей. Дожил до того, что радуется непогоде. Немало его сослуживцев нашло последний приют на дне океана. Погиб и сам адмирал Ямамото. Капитан поежился и, обернувшись, посмотрел на рулевого, словно тот мог подслушать его думы.

— Точнее держи курс! — буркнул он.

— Есть! — откликнулся рулевой.

Через полчаса в рубку вошел старший помощник, и капитан, по-старчески шаркая подошвами, но по привычке широко расставляя ноги, двинулся к выходу. У двери он оказал:

— Манила откроется через шесть часов. На подходе разбудите!

Капитану хотелось спать. Всё-таки он старый человек.

Вскоре ветер начал стихать, но казалось, что вершины волн вот-вот достанут фальшборта и снесут добавочные гальюны, сшитые у бортов из неокрашенных досок. Корабль всё так же натужно карабкался на вершину очередной водяной горы, а сползая, с размаху ударялся о грудь следующей, и та обдавала его брызгами и пеной.

В трюме, освещенном несколькими тусклыми лампочками, на многоярусных нарах стонали, корчились, перекатывались истерзанные качкой солдаты: лишь немногие из них — те, кто привык к морской стихии, — сидели, обхватив руками колени, и безучастно смотрели на стены перед собой. Они не замечали удушливого спертого воздуха, насыщенного запахами мокрого тряпья, немытых тел, мазута, остатков полупереваренной пищи, которую извергли желудки слабых.

Не многие выглядели физически крепкими людьми. В трюме солдат было набито, как сельдей в бочке: на судно погрузились несколько команд из запасных полков. “Сидзу-мару” вёз подкрепления 14-й армейской группировке, которая под командованием генерала Ямаситы обороняла Филиппины. Американцы неожиданно вторглись на острова, высадившись на острове Лейте.

Да, бог войны Хатиман отвернулся от императорской армии. Она вынуждена теперь пятиться, устилая путь отступления трупами своих солдат. Уничтожены японские гарнизоны на Сайпане, на многочисленных островах Индонезии. Разваливался далекий фронт в Бирме…

Некоторые из пассажиров “Сидзу-мару” не оправдали надежд командования ещё в пути. Когда капиталу доложили о втором покойнике, тот зло пробормотал:

— И зачем везти такую дохлятину!

Старый морской волк был не совсем прав. То, что “Сидзу-мару”, крадучись в ночи, вёз слабосильных солдат, ещё ничего не означало. Пусть на островах гибнут сперва резервисты, которых едва успели обучить тому, как обращаться с винтовкой, гранатой и пулеметом. К тому же среди живого груза “Сидзу-мару” было двенадцать парней, с которыми сам капитан разговаривал любезным тоном. Иначе он и не мог. Это были камикадзе — летчики-смертники.

Камикадзе разместились в кубрике. Здесь было светлее, просторнее, чище, чем в трюме. Парни, не старше двадцати лет, сидели или лежали на нарах; несколько пустых бутылок из-под рисовой водки — сакэ, перекатывавшихся по полу, были одной из причин приподнятого настроения. Качка утихала, шторм терял силу. И поэтому даже те, кто держался с трудом, ожили, охотно вступали в разговор. Шутки и смех не прерывались.

Если бы не военная форма и повязки камикадзе на головах, постороннему человеку трудно было бы понять, куда плывут эти парни и кто они. Можно было подумать, что студенты или служащие какой-нибудь фирмы отправляются в заграничный вояж. Беседа, по молчаливому уговору, не касалась войны и всего, что было связано с их новым положением и судьбой.

Больше всего подшучивали над двумя. Один — Ямамото Сатаро, которому за нежный, как у девушки, цвет лица дали кличку Момотаро [1] Момо — персик, таро — составная часть мужского имени. , другой — юркий Умэкава, прозванный за маленький рост Иссумбоси — мальчик-с-мальчик.

— Иссумбоси однажды за вора приняли и чуть не арестовали! — начал очередной шутник.