Григорий Славин - Имею право сходить налево

– Если бы нас попросили убить, то так бы и сказали, – вмешался я, отхлебнув из бутылки. – Оттого что ты бьешь, им только хуже.

– Может, их отлить водой? – тяжело дыша, предположил Гера.

Я повернулся к охраннику.

– Где здесь вода?

Он кивнул на кабинетную дверь. Я дернул ручку.

– А где ключи?

– Это английский замок, – простонал охранник, разглядывая нас не без интереса. – Он сам запирается…

– Я сейчас вышибу, – пообещал Антоныч и отпустил толстощекого, который тут же снова вернулся мне под ноги.

– Бесполезно… – поморщился охранник, – она стальная…

– Слава, сходи, купи воды, – приказал Антоныч.

Сунув руку в карман, я вспомнил, что мой бумажник остался вместе с пиджаком в машине.

– Гера, дай денег.

– У меня только крупные. У… сволочь!.. – и он взмахнул прикладом, заставляя охранника свернуться клубком.

У Гриши нашлось несколько десяток.

Отперев дверь и передав ему пост, я пересек дорогу и вошел в магазинчик напротив.

– Две бутылки минеральной.

Посмотрев на меня, как смотрят скрипачки Спивакова на участников программы «Играй, гармонь!», продавщица выставила передо мной две емкости.

– Что-то ты сегодня не очень выглядишь, – сказала она. – Если не завяжешь, плохо кончишь.

Кончаю я всегда хорошо. Не желая разговаривать с глупой бабой, я перешел дорогу и постучал. Войдя в антикварный салон, я заметил, что ничего не изменилось. Все на своих местах.

– Ты так в колготках и ходил?

Я повернулся к Грише и провел ладошкой по лицу. Раньше этот союз ладони с капроном вызывал во мне только положительные эмоции, сейчас я испытал отвращение. Швырнув одну бутылку Антонычу, я скрутил крышку со второй и перевернул ее вверх дном, целясь струей в открытый рот толстощекого.

Сделав несколько глотков, он зафыркал как кот и стал закрываться рукой. Чтобы она ему не мешала, Антоныч наступил на нее ногой. Тогда-то и произошло чудо – Гера был прав, – толстощекий открыл глаза и, глядя ими еще не осмысленно, но уже глядя, сел, прижавшись спиной к витрине.

– Где ковер, сволочь? – приступил к нему Гера со штыком наперевес.

Одурев окончательно, толстощекий посмотрел на меня, ища защиты.

– Как тебя зовут? – спросил я.

– Мирослав… – пробормотал он, очарованно глядя на острие штыка, которым Гера выводил перед его носом восьмерки.

– Мирослав Халуев?

– Да…

– Это ты сегодня улетаешь в Бразилию?

– Да…

– Хочешь улететь?

– Да…

– Где ковер?

– Какой… ковер?

– Я выколю ему глаза! – после этих слов я отнял у Геры карабин.

– Ковер шаха Исмаила, – напомнил Гера, – который был соткан в честь его победы над персидским ханом.

– Ширванским, – вмешался Гриша.

– А где, по-твоему, находится Ширванское ханство? – Герино лицо исказилось от сарказма.

– Ну, точно не в Персии.

– Так скажи – где?!

– Помолчите немного, – попросил я, дождался, когда наступит тишина, и наклонился к толстощекому. – Где ковер хана Исмаила?

– Господа, это какая-то ошибка, – залепетал Мирослав. Кажется, он не спешил в Бразилию. – Вы… знаете, чей это ковер?

– Да какая мне, к черту, разница, чей это ковер?! – захрипел Антоныч. – Тебя спрашивают – где он!

– Я из чисто благородных побуждений, поверьте… – продолжал бормотать толстощекий. – Из соображений вашей безопасности…

– Дай карабин, – вырвав оружие из моих рук, Антоныч перехватил его поудобнее и поднял вертикально над Халуевым.

– В подсобке, – сказал Мирослав. – В подсобке. Где Штельман?.. Креслин, где Штельман?

– Это какая-то шифровка? – засуетился Гера. – Что значит Креслин-Штельман? Где тут тревожная кнопка?

Антоныч снова сунул руки в витрину и вытащил мужичка.

– Это?

Халуев кивнул.

Через минуту политый ессентуками продавец открыл глаза.

А еще через минуту, выйдя из подсобки вместе с ним, Гриша выволок на свет и ковер. Был он размером метра три на четыре – всего-то… и свернут в рулон.

Уходя, мы все тщательно осмотрели. Все трое прикручены скотчем к креслам, а кресла прижимались друг к другу спинками. Мирослав сидел выше всех – его пришлось усадить в найденный на складе трон какого-то царька, то ли эфиопского, то ли конголезского. Передвигаться такой конструкции по полу решительно невозможно. Напоследок Гера замотал всем рты, и мы, сняв у самых дверей маски, вышли.

– Теперь с чистой совестью можно ехать к Гюнтеру, – облегченно вздохнул Гриша. – Возьмем картины и разочтемся со всеми. Кража – не разбой.