Луи Буссенар - Борьба за жизнь

— Анри Шарле, из Шербура. А почему вы спрашиваете?

— Месье Шарле, у вас доброе сердце. Знайте, где бы и когда бы вы ко мне ни обратились, я всегда к вашим услугам. Можете рассчитывать на меня и мою жизнь. — На глазах Дени сверкнули слезы признательности.

Несмотря на энергичное лечение и уход, самочувствие Поля ухудшалось. Доктор сумел сбить температуру, но состояние маленького пациента было удручающим. Организм, ослабленный долгими днями голода, казалось, не имел сил сопротивляться жестокой болезни.

Корабельный врач был встревожен. Он ломал голову, как победить слабость, которая более, нежели сама болезнь, угрожала жизни ребенка. Положение усугублялось тем, что физическое состояние больного не позволяло применять наиболее эффективные меры, такое нередко случается при тяжелых заболеваниях.

В конце концов корабельный доктор предписал Полю шампанское.

Растерянный Дени мерял шагами комнату, бормоча сквозь стиснутые зубы:

— Ни одного су! Никаких запасов! Вот уж воистину должник и Бога и дьявола…

Положение действительно было не из легких: заложить нечего, кредита нет, аптекарь требует оплаты лекарств, отлучиться на работу нельзя… Что делать? А сколько этого шампанского, необходимого сейчас для жизни ребенка, было выпито на разных вечеринках, по поводу и без повода! Ах, если бы можно было его сейчас вернуть!

В дверь тихонько постучали. На пороге показалась женщина. Это была Мели.

— Как ты вовремя! — обрадовался художник.

— Мне сказали, твой малыш болен. Могу я помочь?

— Ты молодец, Мели. А я полный идиот, круглый дурак.

— В чем дело? Нужно поухаживать за ребенком? Я готова. Женщины это делают ловчее мужчин.

— Доктор велел давать ему шампанское, а у меня ни су.

— Не волнуйся, хозяйка заплатила за неделю, двадцать пять франков…

Во время разговора Поль страшно захрипел, и с его губ сорвался слабый стон. Ребенок был очень слаб, жизнь в нем едва теплилась.

— Побегу куплю две бутылки самого хорошего шампанского, — сказала девушка. — Вернусь, и дадим ему. Я пока у тебя поживу, хорошо?

— Ах, родная моя, конечно! — воскликнул приободрившийся художник. — Спаси его, и мы всегда будем вместе, все трое.

На следующий день врач, обеспокоенный медленным, но неуклонным прогрессированием болезни, пригласил на консультацию своего учителя, профессора Боннара.

Маститый [28] Маститый — уважаемый, почтенный. ученый, который и за тысячи не соглашался посещать дома богачей, по первому зову поспешил к изголовью бедного ребенка. Он тщательно осмотрел мальчика, одобрил действия своего ученика, но ничего не смог обещать Дени, который буквально вымаливал хоть одно слово надежды.

Окинув взглядом бедную комнату, профессор посоветовал отвезти мальчика в больницу для детей-сирот.

— Там он получит необходимый уход и лекарства, вы при всей вашей доброте не сможете ему это дать, — заключил знаменитый врач.

Но Дени, как часто бывает в среде бедняков, не доверял больницам. Он отказался расстаться с малышом, обещая глаз не спускать с больного и строго исполнять все предписания.

— Да, я не богат, но найду деньги, — говорил художник. — Я так люблю моего мальчика, а ведь любовь творит чудеса. У него будет сиделка — одна моя приятельница согласилась подежурить ночью. Месье Шарле, возможно, не откажет нам в помощи…

— Не сомневайтесь! — прервал молодой врач. — Я полностью в вашем распоряжении.

— Ну вот видите! Господин профессор, — умолял Дени ученого, — вы и теперь настаиваете на больнице?

— Пожалуй, нет, — задумчиво ответил знаменитый доктор. — Переезд может оказаться роковым для мальчика. Пусть пока остается дома. Месье Шарле, в случае необходимости известите меня, и я сразу приеду. Прощайте, друг мой, — обратился врач к Дени, — к сожалению, время торопит, другие больные ждут.

Художник от всего сердца поблагодарил профессора.

После ухода врачей названый отец смазал Полю на спине пузырьки от нарывного пластыря, устроил больного поудобнее и через каждые четверть часа стал давать ложку шампанского. Затем он позавтракал кружком колбасы с ломтем хлеба и запил скудную трапезу водой.

Поль продолжал кашлять, слабо стонал, сбрасывал одеяло, смотрел на приемного отца блуждающим взором умирающего, метался в бреду.

Дени снова и снова укрывал мальчика, любовно говорил ему какие-то нежные слова, под которые дети так хорошо засыпают, отирал пот с красного от жара личика, приникал к губам, из которых с ужасными хрипами сходило, казалось, последнее слабеющее дыхание.