Николай Асанов - Катастрофа отменяется

— Научная работа? — спросил капитан.

Чердынцеву понравилось и то несомненное уважение, которое прозвучало в его голосе, и тот интерес, с каким он смотрел на приборы, мимо которых они проходили. И невольно вздохнул:

— После обвала еле управляемся со сбором данных. А на этот год был хороший план!

— Да, тут всем не легко! — сочувственно отозвался капитан.

Дети ввалились в дом и сразу повеселели. Во всяком случае, сквозь распахнутые окна слышался громкий гул. Капитан остановился у крыльца, прерывисто вздохнул (еще не привык к высоте, отметил про себя Чердынцев) и вдруг с завистью сказал:

— А хорошо у вас тут!

Чердынцев невольно огляделся. Горы на западе, освещенные ранним солнцем, были розового цвета, на востоке, в тени, фиолетовые. И вода в новом озере — словно расплавленное серебро, а на востоке тоже расплавленное, но золото, а совсем далеко, откуда пришел катер, — как тяжелая тусклая ртуть.

— Но почему никакой зелени? — удивился капитан.

— Три тысячи пятьсот. А луга, что были на той стороне ущелья, затопило.

— Да, высота! А не трудно?

— Привычка. Первое время и ходил и работал с передышками. И вам советую.

— Мне-то еще ничего, я с мотором, — он устало улыбнулся, — а вот солдаты, когда работают веслами, задыхаются.

— У молодых это быстро проходит, — успокоил его Чердынцев.

Шум в доме улегся, и Чердынцев пригласил капитана войти.

В прихожей были кучами сложены детские пальтишки, по росту (кто-то подумал о порядке), в сушилке рядами стояли промокшие башмаки, несколько пар, и Чердынцев успокоился: простуженных будет немного, а в открытую дверь было видно, как Салим, балансируя пиалами, словно фокусник, угощает гостей чаем, компотом, яйцами, пышным хлебом, — всем, что мог приготовить на скорую руку. Дети ели с аппетитом. Две женщины, приехавшие с ребятами, уложили самых маленьких на составленные в ряд стулья и помогали Салиму. Милованов резал хлеб, Галанин и Каракозов таскали из кухни еду. Не было только Ковалева и Волошиной. Ковалев дежурил на рации, а Волошина, видно, скрылась вместе со спасенным ею ребенком в своей комнате.

Он провел капитана к себе и попросил Галанина принести завтрак. Пока капитан снимал свою куртку, Чердынцев заглянул в комнату Тамары. Ее там не было. На столе лежала стопка бумаги, на которой она только что писала: на верхнем листе еще виднелся оттиск шариковой ручки. Бумага была не его, куда лучше качеством…

Он вернулся к Малышеву, раздумывая над этой маленькой хитростью женщины. Он не обижался. В конце концов ей труднее было сказать то, о чем молчал мужчина. Но ведь маленькая хитрость может обернуться большой…

Салим принес два куска зажаренного мяса, два стакана чая. Чердынцев долил чай коньяком.

— У меня в катере есть фляжка спирта, — смущенно сказал капитан. — Если вы желаете…

— Вам спирт нужнее.

— Да, этой ночью он пригодился! — просто сказал капитан. — Вот уж не знал, что тут такие ночи холодные. Б-р-р! — он невольно поежился. — У нас в полупустыне такие ночи бывают только в феврале и редко-редко в марте.

— А здесь и среди лета порой бывают настоящие ночные заморозки. Ледник! — пожал плечами Чердынцев.

Они ели, перебрасываясь короткими фразами, приглядываясь друг к другу. Чердынцеву капитан нравился своей обстоятельностью, спокойствием. У него было открытое лицо, взгляд прямой, темные волосы падали на лоб крупными завитками, хотелось потрогать их, они, должно быть, мягкие, как у маленького ребенка, и сам этот молодой человек, наверно, добрый, уступчивый.

У него, Чердынцева, волосы седые, на ощупь жесткие, пострижены ежиком. На станции не до красоты, его подстригает Галанин, как, впрочем, и остальных товарищей, а парикмахерское искусство Галанина не идет дальше «ежика» да крестьянского «под горшок». Хотя «мальчики» довольны. Приедут в Ташкент или в Алма-Ату на конференцию, и окажется, что они пострижены по моде: теперь и «горшок» стал современной прической.

Капитан поблагодарил, встал. Он был высок, как и Чердынцев, но у Чердынцева уже опустились плечи — слишком много сидел за письменным столом и много ходил по горам, где волей-неволей сгибаешься вперед, становишься похожим по походке, по цепкости на обезьяну, а капитан привык к строевой походке, она надолго укрепляет мышцы спины. Он строен, широк в плечах, тонок в талии — красивый парень!

Они вышли в столовую. Капитан окликнул своего солдата, и тот быстро затопал еще не просохшими башмаками вниз по ступеням. Капитан протянул руку Чердынцеву, а сам искал кого-то глазами. Чердынцев оглянулся. Из радиостанции вышла Волошина, уже переодетая, и весело воскликнула: