Николай Асанов - Катастрофа отменяется

До верхней отметки он добрался перед самым закатом. Надо было поторопиться, чтобы ночь не застала на леднике.

Вернулся Чердынцев уже в темноте, при свете аккумуляторного фонаря.

За качающимся лучом фонаря следили из всех окон станции. Галанин зажег прожектор на крыше, а едва Чердынцев поднялся на плоскогорье, двери станции распахнулись, и он попал чуть ли не в объятия товарищей. И хотя он был растроган этим беспокойством их, все же не сдержал насмешливой улыбки:

— С каких это пор начальника встречают без оркестра?

— Это все Тамара Константиновна! — ответил Галанин. — А я передал дежурство Ковалеву.

Ковалев тоже стоял в прихожей, помогая Чердынцеву стаскивать штурмовку.

— А кто же остался в лавке, как говорят в Одессе? — испытывая некоторую неловкость, спросил Чердынцев.

— Я включил сигнал на полную мощность! — отговорился Ковалев.

— Спасибо за дружескую встречу, Жорж, но все-таки поберегите энергию. Тем более что надо еще передать статью Тамары Константиновны. Неловко будет, если мир не узнает о нашем геройстве.

Тамара Константиновна стояла тут же, прислонясь к косяку двери. Чердынцев давно уже заметил за ней эту особенность. Она всегда умела выбрать самую удобную и в то же время независимую позу. Нет, она не кинулась снимать оружие с воина, для этого найдутся слуги, но она как бы освящала этот новый для всех ритуал. Вернулся вождь, все должны встречать его или она испепелит их взглядом василиска. Так и понял Чердынцев это неожиданное дежурство у окон и дверей. Раньше между ними таких тонкостей не водилось.

— Статья не дописана, — только и сказала она. — Я ведь должна еще выслушать, прав ли Юрочка в своем прогнозе. Впрочем, мы ждем вас в столовой.

Когда он вышел в своем лыжном костюме, который заменял ему домашнюю пижаму, ужин только что ставили на стол. И опять все были приодеты. И Тамара Константиновна переменила костюм. Неужели она привезла с собой десяток платьев?

Только приглядевшись, он понял эту женскую хитрость. Наряд был тот же, но сейчас из-под ворота шерстяной кофты виднелся белый круглый воротник, свободно падавший на грудь.

Салим, уловив хитрый взгляд Волошиной, вышел и вернулся с тремя бутылками сухого вина. Только тут Чердынцев разглядел большой торт и бокалы у каждого прибора. И неловко пошутил:

— Что, наводнение уже кончилось?

— Нет, но предстоят именины. — Это молчальник Галанин изрек свое веское слово. — Сегодня Тамара Константиновна празднует день рождения.

— Ну, ну, ну, на это ничего не скажешь. И паспорт для проверки не попросишь. День рождения так день рождения!

Чердынцев принес из своей комнаты недопитую утром бутылку коньяку. Попросить у Салима коньяк ребята все-таки не решились.

Но своим присутствием он заморозил все «общество». Чердынцев усмехнулся про себя. Так вам и надо! Могли бы обождать с этим торжеством. У них под ногами скопилось около сорока миллионов кубометров воды, которая со все большим усилием давит на несовершенную плотину. И если эта вода прорвется, то…

Ему стало не до насмешек. Молча проглотив ужин и не притронувшись к праздничному торту, он ушел к себе, пожелав всем доброй ночи.

Как видно, они что-то поняли. Вскоре робко постучался Салим и принес недопитую бутылку коньяку, чашку кофе и кусок торта. В столовой было тихо.

Он прислушался: ну, конечно, Тамара Константиновна, словно в отместку за его нелюдимость, всех зазвала к себе. Правда, через капитальную стенку не доносится ни слова, но слышно, как они там рассаживаются, ходят, звенят стаканами, а вот уже и запели. Это Ковалев взял гитару и напевает:

Чердынцев зашел на рацию, чтобы взять вахтенный журнал, и увидел на столе подготовленную к передаче статью Волошиной. Из чистого опасения, не вздумает ли она и на самом деле производить гляциологов в герои, присел к столу и пробежал первую страницу. И опять, как в тот раз, когда он «изучал» ее творчество в районной библиотеке, его поразила строгость письма, прицельная точность образов, тонкое умение проникнуть в неожиданно открытый мир, увидеть его изнутри. Ему даже стало несколько стыдно за то, что он не сумел соединить в своем представлении женщину, которая волнует его, и журналистку, пытающуюся открыть другим то дело, которым он живет. По-видимому, эта статья была первой из целой серии, но начатая спокойным и строгим языком исследователя неизвестных фактов, она вдруг прерывалась взволнованным описанием катастрофы, выдержками из полученных и отправленных Чердынцевым радиограмм и заканчивалась анализом положения дел в районах, которые могут быть поражены безводьем.