Иван Медведев - Пограничные зори

Когда тропка чуть приметно расширялась или спуск становился менее крут, серенький ослик веселее припускался вперед, оставляя за собой легкое облачко пыли. Тогда, увлекаемый быстрым движением, Черкез запевал песню. Эхо, перекатываясь из ущелья в ущелье, звонко отдавалось в скалах, но горные птицы, уже привыкшие к этому высокому детскому голосу, не пугались его.

У одного из поворотов тропинки, примерно на середине спуска, за зубчатой грядой скал, открывался вид на противоположный склон горы. Глубокое ущелье разделяло два горных склона, и только острые глаза маленького горца могли приметить что-то необычное там, вдали…

Остановив своего ослика, Черкез пристально вгляделся.

Склон горы, утонувший в этот вечерний час в густой тени, казался на первый взгляд таким же пустынным, как все вокруг. Но там, в неверном сумраке, что-то бесшумно двигалось, и в этом безмолвном, неясном движении заключалось именно то необычное, что привлекло к себе внимание Черкеза.

Прикусив нижнюю губу, Черкез продолжал напряженно всматриваться. Нет, ему не померещилось! Там, по склону горы, и в самом деле двигалось что-то под покровом спускавшейся ночи.

Что же это могло быть?

Как истый горец, Черкез прежде всего подумал о животных. Джейраны? Нет, он хорошо знал их повадки. У них такие зоркие глаза — джейраны непременно заметили бы Черкеза, а заметив, сначала замерли бы на месте, а затем мгновенно скрылись бы из виду. Нет, это не джейраны.

Волки или шакалы? Но подлую натуру этих зверей Черкез изучил давно. Они хоть и хищники, а тоже пугливы, как и джейраны, трусливы даже. Увидев его, и они поспешили бы спрятаться. А ведь он со своим осликом стоит на краю тропы, на виду.

Лошади? Коровы? Овцы? Но как они могли забрести на тот склон в такое неурочное время? Быть того не может.

Оставалось предположить одно, и Черкез сделал этот вывод: значит, там люди.

Но кто же они такие?

«На том склоне не водится дичи, — думал Черкез, — и охотникам там делать нечего. И пастбищ там нет. Значит, это и не пастухи с подпасками». И все же Черкез был уверен, что там движутся люди, — движутся в темноте, тихо, опасливо, скрытно.

И тут ему вспомнилась заметка, которую он прочел как-то в газете: в одном селе, неподалеку от границы, наши пограничники выследили и задержали бандитов. И помог им в этом деле мальчик, пионер. Читая эту заметку, Черкез, помнится, еще был очень раздосадован, что в газете так скупо рассказана эта интересная история.

Быть может, и тот пионер так же вот случайно, ночью заметил что-то необычное. Заметил, встревожился и решил дознаться, в чем дело. А он, Черкез Чарыев, как должен поступить? Ясно: надо расследовать, что там такое.

Итак, Черкез, обдумав все и сопоставив, принял решение. Он понял, что нужно действовать. Но как — этого он еще не знал и в раздумье погладил шею своего верного ослика. «Нужно выбрать путь покороче и поехать им наперерез», — думал он. А дальше что? Ну доберется он до них. Увидит, друзья это или враги. А если враги — что тогда? Если это бандиты, разбойники, что может он, мальчик «величиной с кулак», один, против них сделать? И если это люди с черным сердцем, они могут попросту прикончить Черкеза где-нибудь в ущелье.

Но у Черкеза сердце хоть и маленькое, а храброе, и он не дал угнездиться в нем этой последней, страшной мысли.

— Да что тут думать-то! Все равно, стоя на месте, ничего не придумаешь, — буркнул он, досадуя на себя за свое, как ему показалось, малодушие. — Там видно будет…

Решительно хлопнув по шее своего ослика, Черкез повернул его в ту сторону, где оба склона, понижаясь, сближались, и стал спускаться с горы напрямик.

Серенький ослик был, в общем, довольно послушным созданием. Почувствовав решимость своего хозяина, он весело побежал вперед, помахивая хвостом.

Луна еще не выглянула из-за гор, когда Черкез спустился на своем ослике в ущелье. Теперь он был уже близок к тому месту, где, по его расчетам, путь неизвестных должен был скреститься с его путем. Тени вокруг сгустились, и Черкез приостановился, всматриваясь в темноту и раздумывая, как ему быть дальше.

Неожиданное происшествие положило конец его раздумью. Виной всему был его друг ослик. То ли ему наскучило смирно ожидать решения Черкеза, то ли захотелось громогласно высказать собственное мнение, но только он, навострив уши, протяжно и громко закричал.

Если уж говорить правду, то голос осла едва ли способен привести кого-либо в восхищение, но, пожалуй, никогда ни один осел не подавал голоса в столь неподходящий момент. Не приходится поэтому удивляться, что Черкез очень рассердился. Ударив своего любимца палкой по стоявшим торчком ушам, мальчик прошептал сквозь зубы: