Иван Медведев - Пограничные зори

— Пять метров.

«Значит, где-то поблизости берег», — подумал боцман.

— Весла на воду! — командует он.

Шторм не унимался. С грохотом ударялись волны о борт потяжелевшей шлюпки, и постепенно она наполнялась водой. Воду вычерпывали, но сколько ни старались, ее не убавлялось. Шлюпку и бросало из стороны в сторону как прежде, и валило то на один борт, то на другой. Положение становилось угрожающим. Оставаться в шлюпке — значило бы рисковать жизнью людей.

— На берег! — решил Марченко.

Первыми бросились вплавь Казаков, Щанников, Рылкин и с ними рыбаки. Затем Скворцов, Копылов. В шлюпке остались окоченевший от холода Виталий Марченко и Юрий Маслов.

— Ну, прыгаем? — проговорил старшина, когда Маслов убрал весла.

— Прыгаем! — крикнул Юрий и так оттолкнулся ногами, что борт ушел под воду. Вскоре голова Маслова скрылась в темноте.

Марченко тоже прыгнул. Его тут же накрыло с головой и вынесло далеко вперед. Старшина вдохнул полной грудью и поплыл. Перед ним поминутно вырастали, закручивались белыми гребнями громадные волны. Вдруг Марченко почувствовал, что у него стали неметь ноги и руки. Неровными глухими толчками забилось сердце.

— Маслов! — крикнул он.

— Я тут, тут, боцман.

— Помоги…

Он поднял руку и скрылся в пене прибоя.

Маслов бросился к старшине.

— Боцман!

Волна ушла, и на ее месте показалась фигура старшины. Широкая спина была как-то неестественно согнута. Он еле двигался.

— Что с тобой?

— Помоги. Судорога… — хрипел он.

Маслов навалил его себе на грудь и с силой стал грести. «Старшина перемерз, — думал Юрий, — надо было ему поработать веслами».

— Потерпи… — Маслов еще хотел что-то сказать, но хлебнул воды и закашлялся.

Марченко молчал, тяжело дыша.

— Немного осталось… Так… Ну вот…

Маслов уперся ногами в дно и поволок старшину к берегу.

— Они, — послышался чей-то голос.

Матросы подхватили боцмана, подняли его, понесли. Он что-то проговорил, а потом потерял сознание.

— Да что с тобой? — теребил его Маслов.

Над Марченко наклонились лица.

— Боцман…

— Виталий…

А у того безжизненно распростерлись руки.

— Он мертв! — отчаянно закричал Маслов, упал ничком и зарыдал.

Рядом стонало море.

Май в тот год выдался нежаркий. До июня оставались уже считанные дни, а по вечерам было еще совсем прохладно.

На западной окраине небольшого селения, раскинувшегося у самого подножия горы, неподалеку от границы, стоял маленький домик, обнесенный невысоким дувалом. За дувалом пышно зеленели фруктовые деревья.

Итак, была весна, в школах кончались занятия, и по всей большой Советской стране у мальчиков и девочек наступали каникулы.

Черкез Чарыев, самый младший из обитателей небольшого домика, стоявшего на отшибе, привык в эту пору плескаться с утра до вечера в быстром горном ручейке, который перерезал село тайно посередине. Прозрачная, как глаза журавля, вода весело журчала, словно приглашая освежиться. Однако в такую прохладную погоду, как этой весной, даже Черкез ни разу еще не отважился окунуться в ручей.

Да и вообще в нынешнем году все шло как-то по-иному. Черкеза не тянуло к любимой игре в пятнашки. Он начал помогать отцу в колхозных делах, и эти дела все больше и больше захватывали мальчика.

Вот и сегодня, позабыв про все игры, он отправился к отцу на дальние поля, где колхоз уже начинал уборку ячменя. Отец уехал туда еще накануне и заночевал там, а Черкез отвез ему полный хурджин [7] Хурджин — ковровая переметная сума. хлеба и всякой еды, которую приготовила мать, осмотрел вместе с ним пшеницу, посеянную на одном из горных склонов, и не спеша возвращался теперь на своем маленьком ослике домой.

Мальчику не хотелось ехать той же дорогой, которой он обычно ездил. Черкез хорошо знал свои родные горы. Вместе с отцом — лучшим охотником на селе и знаменитым на весь район следопытом — он исходил их в окрестностях села вдоль и поперек, и каждая пещера, каждый камень и куст были ему тут знакомы.

Добравшись до перевала, Черкез уверенно двинул своего ослика вниз по крутому склону.

Посвежело. Солнце зашло за горы, и на долины легли синеватые тени. Но пустынные вершины гор все еще отчетливо вырисовывались на потемневшем небе. Непривычному человеку окружающее безлюдье и эта настороженная тишина, наверно, показались бы страшными, но Черкез не чувствовал страха. Не впервые случалось ему возвращаться домой в темные, безлунные ночи. Серенький ослик, оставив свою поклажу на поле, шел теперь налегке. Уверенно переступая острыми, как у джейрана, копытцами, он осторожно спускался по крутой тропке. Седло со шлеей удобно и прочно держало Черкеза.