Андрей Кучкин - Семи смертям не бывать

— Чего себя утруждать? Давай налегке.

В толпящейся за ним охране послышались смешки.

Вызвали семь человек. Четвертым по списку был паренек, схваченный с прокламациями. Он твердо пожал на прощание руку Данилке. Надзиратель вызвал еще двух и громко произнес:

— Бусыгин!

Прошло несколько секунд, прежде чем Данилка сообразил, что вызывают его. Он числился в тюремных списках Бусыгиным — по подложному паспорту.

Надзиратель, подняв над головой фонарь и осветив камеру, нетерпеливо заорал:

— Бусыгин есть?

Данилка встал:

— Есть!

— Ты чего копаешься? Давай не задерживай!

Данилка вышел. Дверь камеры захлопнулась, и арестованных повели к выходу во двор.

В углу двора уже толпилось человек тридцать. Их окружала охрана. Солдаты курили, переговаривались хриплыми голосами. Арестованные стояли плотной массой, молча, поеживаясь от ночной свежести. В свете луны Данилка увидел небритые, осунувшиеся лица окружавших его людей. Кто-то вздохнул:

— Хана, братцы.

Спокойный, твердый голос откликнулся:

— Не причитай! И без тебя тошно.

Паренек, сосед по камере, державшийся рядом с Данилкой, придвинулся к нему еще ближе, шепнул:

— Давай вместе…

Данилка нащупал в темноте и сжал его холодную руку.

Вышел офицер, раздалась команда, открылись ворота тюрьмы. Арестованные и окружавшая их охрана двинулись к выходу. Данилка с трудом передвигал ноги: во всем теле он чувствовал ломоту и боль. И то ли бодрящий ночной воздух, то ли отвлекавшие и будоражившие мысли, но, чем дальше он шел, тем меньше ощущал боль. Ноги ступали тверже, глубже вдыхали воздух легкие.

Он озирался по сторонам, стараясь понять, куда их ведут. Может быть, переводят в другое помещение — тюрьма переполнена. Но это предположение сразу же отпало. Их вели в поле, начинавшееся невдалеке от тюрьмы.

Кончились строения. Слева от дороги, по которой шли арестованные, тянулся молодой лесок, справа — поле. Рядом с Данилкой шел солдат из тюремной охраны. Данилка попытался незаметно протиснуться подальше от солдата, ближе к леску, мимо которого их вели. Но в эту минуту охрана повернула арестованных в поле. Луна вынырнула из облака, и Данилка увидел огромный овраг, пересекающий поле недалеко от дороги.

Сильно и глухо застучало в груди сердце. На секунду охватило бессилие перед совершающимся. Данилка жадно глотнул воздух, отрешенно, словно прощаясь, посмотрел на поле и начинающийся за оврагом сумрачный, старый лес.

Спотыкаясь о кочки, он брел по полю. В памяти одно за другим с непостижимой быстротой всплывали лица — матери, отца, дяди Степана, приказчиков из хлебной лавки, бурлаков, жителей московской трущобы, Афанасия Михайловича, Чеверева… Далеко ты сейчас, дорогой друг Александр Михайлович!

Он представил себе, как с него, убитого, снимут крепкие сапоги, как, похваляясь добычей, наденет их на себя один из этих идущих сбоку солдат. Обида жгла душу. Где-то там, за этими старыми лесами, за полями, ждут его тысячи людей. Еще никогда не хотелось ему так жить, бороться, мстить врагу, пробираться вот такими сырыми холодными ночами во вражеский тыл, ощущать радость победы, знать, что товарищи любят и гордятся им.

Луна на секунду зашла за облако, стало темно. Данилка с надеждой посмотрел на небо. Из-за леса ветер гнал легкие облака. Они весело бежали наперерез луне, словно прибывшая в последнюю минуту подмога. Помогут ли? Данилка усмехнулся. Ему вспомнился фронтовой рассказ о солдате, заговоренном от пули. А может, он тоже заговорен? Сколько раз смерть заглядывала ему в лицо! И он встречал ее черный, пустой взгляд не отводя глаз.

Недалеко от оврага остановились. Солдаты засуетились. Офицер громко отдавал команду. Арестованных выстроили цепочкой на краю оврага. Данилка слышал громкое дыхание стоящих рядом людей. Кто-то глубоко вздохнул. Кто-то хрипло выдавил из себя:

— Сволочи!

И снова, уже громче:

— Сволочи! Убийцы! За нас отомстят!

Цепочка на краю оврага зашевелилась. Несколько человек наперебой выкрикивали проклятия в лицо солдатам. Те быстро выстраивались в цепь. Теперь они стояли друг против друга — обреченные на смерть, замученные, в изношенных Пиджаках, в истлевших в тюрьме рубахах и сытые, ощетинившиеся винтовками и все же нервничающие палачи.

Данилка, весь напружинившийся, цепкий, стоял вполоборота к оврагу и смотрел в небо, на облака. Он не заметил, как рядом с ним очутился паренек, сосед по камере, только почувствовал, что кто-то привалился к нему плечом. Взглянув на паренька, он шепнул: