Жак Реми - Если парни всего мира...

— Ловко получилось. Надо же так! Дать русским провести себя!

Беллами сам охотно закатил бы себе оплеуху.

— Никогда не прощу себе этого, капитан.

Неизвестный радист, служащий радиостанции морской службы в Осло, первый устанавливает связь с «Марией Соренсен».

Каждые пять минут повторяет, как ему приказано:

— Алло, КТК... КТК... слышите меня?

Внезапно из тишины возникает голос:

— Говорит КТК... КТК. Слушаю вас.

Радист произнес позывные официальным тоном. А в голосе, который он слышит, чувствуется тревога.

— Примите известия, — говорит служащий. — Сыворотка послана.

Ответа нет. Радист продолжает:

— Не бросайте прием. Держите связь со мной. Я сообщу вам об отправлении санитарного самолета, который доставит вам лекарство.

Из окна рубки Ларсен смотрит на удаляющуюся шлюпку. Видна только черная точка на горизонте. Он хватает рупор и выходит на палубу. Изо всех сил кричит:

— Связь налажена. Сыворотка в пути! Возвращайтесь назад!

Но его не слышат, лодка слишком далеко.

В бинокль капитан видит, как рыбаки налегают на весла.

Ларсен бегом спускается в складское помещение, роется в шкафу. Находит наконец два флага и поднимается на палубу. Бешено размахивает флагами, но старания его напрасны, беглецы его сигналов не видят. Вдруг капитана осеняет мысль: сирена.

Пронзительный гудок прорезает воздух...

На этот раз рыбаки услышали. Останавливаются. Теперь их очередь смотреть в бинокль. Капитан, стоя на палубе, снова размахивает флагами.

— Еще насмехаться вздумал, — ворчит Франк.

Но люди, которые долго плавали с Ларсеном, знают, что он не стал бы себя утруждать зря.

— А сирена-то неспроста.

— Что-то тут есть.

— Важное дело, пожалуй.

Петер предлагает:

— Может, повернем?

Мишель испепеляет его взглядом. Старик сразу падает духом. Но мысль уже подхвачена другими.

— А чем мы рискуем? Послушаем, что он скажет.

— Не может же он заставить нас вернуться на судно, если мы этого не захотим.

Мишель возмущается:

— Он боится за судно, вот и все. Один он не может маневрировать, а больные ему не помощники.

— Может, он с нами уехать хочет.

Эту мысль подсказала кому-то неспокойная совесть; но никто не считает Ларсена способным так внезапно менять свои решения. Спор продолжается еще несколько минут. Но если многие уже допустили мысль о возможности возвращения, значит, к ним примкнут и остальные. Против всякого ожидания, Франк в конце концов присоединяется к мнению большинства, и шлюпка направляется к судну. Капитан видит, что шлюпка повернула обратно. Он проходит по палубе, входит в барак к больным. Те услышали гудок сирены, но не поняли, что означает этот сигнал. С тех пор как их товарищи оставили судно, больными овладело отчаяние. Они не стонут, не жалуются, ждут смерти.

Ларсен подходит к сыну.

— Связь восстановлена. Самолет уже вылетел, скоро доставит сыворотку.

Олаф слабо улыбается:

— Поздно будет.

— Нет, совсем не поздно. Ты выздоровеешь, вы все выздоровеете. Вы спасены, через час будете на ногах.

Больные приподнимаются на постелях, не сразу могут осознать, что появилась надежда на спасение.

— Почему все ушли с траулера?

— Потому что дурни. Но они услышали сирену и возвращаются.

Голова Олафа снова падает на подушку, взгляд мутнеет, руки дрожат. Отец отводит глаза и выходит. Но кризис миновал, Олаф вне опасности. Ларсен берет себя в руки, выходит на палубу. Что он должен сейчас делать? Только ждать. В нетерпении смотрит на небо. Нет, еще слишком рано, самолет не может прибыть так скоро. Шлюпка тем временем приближается, скользя по гладкой поверхности моря. Бунтовщики возвращаются на судно, все входит в свою колею. Он снова капитан, единственный хозяин на борту, после бога. Ночью произошел разрыв, нарушилось равновесие в его отношениях с людьми. Они вышли из-под его власти. Ларсен не может ставить им это в упрек. Это его вина: не сумел сохранить авторитет. Испугался за сына, отпустил вожжи.

Теперь наступает день. Утренний свет рассеивает ночные недоразумения. Чтобы снова почувствовать себя полновластным хозяином, капитан обходит судно. В кубрике полный беспорядок, свидетельствующий о стремительной поспешности беглецов. Только один чемодан валяется на койке: Петер не успел взять его с собой. Голые койки больных без тюфяков усиливают впечатление катастрофы.