Мишель Пейвер - Охота на духов

А этот лук? И знакомая куртка?

Ренн!

Это же ее шалаш! Ее лук и ее стрелы! Вон там она раскрошила для Рек лепешку из лосося. И, хорошо зная вороватый характер воронихи, на всякий случай прижала топором мешок с провизией, чтобы Рек туда не залезла.

Но она оставила здесь все свои вещи и оружие, значит, далеко уйти она никак не могла.

По спине у Торака пробежал неприятный холодок. Зимой можно отойти и совсем недалеко от жилища, но этого в метель будет вполне достаточно, чтобы погибнуть. У каждого племени есть немало историй о том, как люди теряли дорогу в снежной круговерти, а потом их окоченевшие трупы находили в нескольких шагах от стоянки.

Рядом с охапкой топлива Ренн воткнула несколько палок — видимо, чтобы использовать их в качестве факелов. Торак сунул один из них в красные угли костра, поджег и, оставив в шалаше обоих воронов и все свои пожитки, с топором в руках прямо-таки заставил себя выползти наружу, под удары ветра и ледяного дождя.

— Ренн! — громко звал он, понимая, что она может находиться совсем рядом, но все равно его не услышит.

Ветер яростно швырял в Торака сломанные ветки, словно поняв, кого он ищет. Сгибаясь пополам, чтобы как-то сопротивляться порывам ветра, Торак обошел шалаш кругом. Факел, разумеется, тут же погас, и вряд ли можно было хоть что-то разглядеть даже на расстоянии пары шагов.

Торак сделал еще круг, чуть расширив территорию поиска. И снова ничего.

Когда он совершал третий заход, сверкнула молния, и в гуще ветвей сломанного падуба вроде бы мелькнуло что-то красное.

Торак упал на колени, изо всех сил раздвигая и ломая обледенелые ветки.

— Ренн!

Она, похоже, уже не дышала. Глаза ее были закрыты, губы посинели. И лишь когда Торак с трудом втащил девушку в шалаш и прижал пальцы к ее шее под самым ухом, он сумел уловить в ее теле слабое биение жизни.

Он снова громко позвал ее по имени. Она не ответила. Страшный холод загнал жизнь в самые глубины ее тела. И этот холод убьет ее, если он, Торак, не сумеет быстро ее согреть.

Одежда Ренн все еще была покрыта жесткой ледяной коркой. Торак стащил с нее парку, затем сорвал с себя и парку, и нижнюю куртку из тонкой птичьей шкурки, еще хранившую тепло его тела, и быстро натянул эту куртку на Ренн. Затем он снял с нее верхние штаны и побыстрее засунул ее в спальный мешок, после чего принялся проверять, нет ли у нее на лице и руках следов обморожения. К счастью, ничего страшного он не обнаружил.

Потом он палкой выкатил из цепочки камней, окаймлявших костер, один горячий камень и, завернув его в свой пустой бурдюк для воды, сунул этот теплый сверток внутрь спального мешка, прямо на живот Ренн. Затем он проворно раскатал свой спальный мешок и старательно закутал им Ренн, а предварительно еще и спину ей растер. Больше всего на свете ему сейчас хотелось, чтобы она очнулась.

Наконец веки Ренн затрепетали. Она открыла глаза, посмотрела на Торака, но, похоже, его не узнала.

Выкатив из костра еще один горячий камень, Торак бросил его в талую воду. Над водой с шипением поднялись клубы пара. А Торак, отыскав в своем мешочке с целебными снадобьями и травами сушеную таволгу, бросил щепотку в горячую воду, немного выждал и отлил несколько глотков исходящей паром жидкости в плошку. Затем приподнял голову Ренн и влил несколько капель ей в рот. Она закашлялась, но проглотила. Торак заставил ее выпить еще немного теплого настоя и почувствовал, что ее стала бить дрожь. Только теперь он смог вздохнуть с облегчением: дрожь — это хорошо.

Шалаш был низенький, да его еще и придавило сверху ветвями сломанного падуба, так что сидеть Тораку приходилось, согнувшись в три погибели, пока он поил Ренн настоем таволги, бережно поддерживая ее за плечи. Постепенно щеки девушки чуть порозовели, а губы утратили тот зловещий синеватый оттенок. И теперь, глядя на Торака, она уже явно понимала, кто перед нею.

— Ты скоро поправишься, — сказал ей Торак. Ему и самому хотелось это услышать, чтобы действительно поверить в то, что она поправится.

Ее глаза остановились на его перевязанной голове.

— Ты меня нашел… — пробормотала она.

— А ты шалаш построила. И Рип меня к нему привел.

Услышав свое имя, ворон вытянул шею и горделиво распушил перья на груди.

Торак старательно счистил лед со своей парки и с парки Ренн; потом ее парку он выложил у самого огня, чтоб немного подсохла, а свою сразу надел прямо на голое тело. Это оказалось не слишком приятно — парка совершенно заледенела и была еще влажная изнутри, — но свою нательную рубаху из птичьей кожи он отдал Ренн.