Луи Буссенар - Приключения парижанина в Океании

У мандарина был сын, мальчик лет шестнадцати, воспитанию которого он уделял весьма много внимания. Этот торговец человеческим мясом любил свое детище и, что бывает у китайцев нечасто, поручил миссионерам обучить юношу. Мальчик выучился немного говорить по-английски и французски, читать, писать, считать, вообще узнал все сведения, которые были ему необходимы, чтобы впоследствии стать хорошим помощником отцу в его выгодном предприятии. Но американец рассудил иначе: он решил, что будущий торговец в настоящее время может быть хорошим юнгой.

И вот в одно прекрасное утро янки под каким-то предлогом зазвал мальчика на свой корабль. Здесь он пригласил его в каюту, а в это время подняли якорь, и корабль, уже окончивший погрузку своего «товара», быстро вышел в открытое море.

Нет необходимости описывать горе мандарина; но торговец людьми, во всяком случае, понес заслуженное наказание. А бедному мальчику, не имевшему отношения к преступлениям своего алчного отца, пришлось, однако, жестоко расплачиваться за его грехи. В обязанности мальчика входило исполнение всевозможных прихотей пьяницы-капитана, в награду же получал он одни лишь затрещины. А так как капитан был пьян ровно двадцать четыре часа в сутки, то можно себе представить, какая жизнь выпала на долю несчастного.

В жизни нередко случаются странные вещи. Так было и здесь: у сына гнусного торговца людьми было доброе и честное сердце. Не думая о собственных страданиях, он при удобном случае оказывал, чем мог, помощь несчастным пленникам. Видя, что одному из них нужен табак, он ценой невероятных усилий раздобыл горсточку у своего мучителя и незаметно передал Пьеру. Он же надрезал ножом веревки, которыми был связан Фрике, так что тот, улучив удобную минуту, легко смог справиться с ними.

Всю эту короткую, но трогательную историю простодушный китайчонок рассказывал на своем малопонятном жаргоне. Его новые друзья не вполне понимали то, что он говорил, но тон его речи глубоко тронул их.

— Бедный мальчик, — сказал Фрике, — мы не забудем того, что ты сделал для нас, и постараемся заменить тебе семью, из которой ты был столь варварски вырван, а потом и возвратить тебя родным.

— Да, да, — заметил Пьер, — мы будем заботиться о тебе, как о родном.

— Кстати, как тебя зовут?

— Ша Фуацзенг.

— Как?

— Ша Фуацзенг.

— Ах, бедняжка, да разве это имя? Ведь это все, что угодно, только не имя. Как видно, ты не был записан в книгах батиньольского мэра… Мы никогда не привыкнем к нему. Мне кажется, что было бы лучше дать тебе французское имя. Если уж ты так любишь свое, то сможешь снова называться, как хочешь, когда воротишься на родину.

— Плавда, — согласился китаец.

— Вот и отлично. Ты, я вижу, славный мальчик. Хочешь, мы назовем тебя Виктором?

— Виктолом… да, это холосо.

— Ах, черт возьми! Я и забыл, что ты не выговариваешь «р». Впрочем, ничего, привыкнешь… Кстати, — вдруг переменил Фрике разговор, — мне кажется, что мы немножко позабыли о папуасах, или понгосах, как ты их называешь, боцман.

— Это потому, что нам нет нужды вспоминать о них, — хладнокровно заметил Пьер.

— Согласен, но я заговорил об этом потому, что наш мальчик может рассказать, как эти папуасы расправились с его товарищами.

Рассказ был краток, но ужасен. Китайцам при гибели корабля удалось высвободиться гораздо раньше, чем двум французам. С помощью канатов они устроили сообщение с берегом и доставили туда провизию. К несчастью, на корабле было множество бочонков с виски, которые они также перевезли на сушу. Выбравшись на берег, все они мертвецки напились. В это время подкрались папуасы, и большая часть китайцев попала к ним в руки, не оказав ни малейшего сопротивления.

Некоторые, менее отуманенные парами алкоголя, пытались сопротивляться, но были тотчас же перебиты.

Виктор (отныне мы будем называть его так), спрятавшись между корнями громадного кедра, наблюдал ужасную и отвратительную сцену, когда папуасы привязали несчастных жертв за волосы к ветвям деревьев и потом лакомились их теплой плотью. Найденный в последний момент молодой китаец тоже стал бы жертвой дикарей, если б не подоспели вовремя Пьер де Галь и Фрике и не спасли его своим вмешательством.

Уже занималась заря, когда китаец окончил свой рассказ. Через несколько минут взошло солнце; надо было на что-то решиться.

— Ну, что мы будем делать? — спросил Фрике и, взглянув на китайца, продолжал: — Черт возьми, да ты гол на три четверти, мой бедняжка.