Владимир Понизовский - Посты сменяются на рассвете

— «Каждая национальность привезла из-за моря свои обычаи, культуру и предметы обихода. Каждая из них внесла свой особый вклад в процесс формирования всего того, что называется теперь кубинским... Смешение испанцев и индейцев с африканцами, их детей с мулатами и китайцами, а позднее смешение всех этих групп стало противоядием от расовой ненависти. Связи, созданные человеческой любовью, оказались сильнее искусственных барьеров между людьми разных рас».

А от коренных жителей сохранились лишь форма жилищ крестьян, названия рек, гор, селений, растений и животных да тысячи слов в современном языке — куда больше, чем самих индейцев, — добавила она. — Кстати, знаете, как называется фирма, которая обслуживает в здешнем порту ваше судно?

— «Мамбисас», — сказал всеведущий комсорг Жора.

— Правильно. Это слово было боевым кличем индейцев.

Когда они шествовали по авениде Пинта, она процитировала апостола кубинской революции Хосе Марти:

— «Самым счастливым будет тот народ, который лучше всех обучит своих детей...» Когда первого января пятьдесят девятого года бородачи Фиделя вступили в Гавану и жители просили у повстанцев автографы на память, многие разводили руками: они не умели писать.

— А нынешний лозунг Кубы: «Чтобы быть свободными, надо быть образованными!» — вставила Хозефа и повела плечом с голубым треугольником бригадистки, подшитым к погончику.

Лаптев, выбрав момент, когда Лена отъединилась от группы, спросил ее:

— Ты счастлива?

Она удивилась:

— На такой вопрос можно ответить лишь в двадцать. — Задумалась. — Не так это просто — оторвать себя от всего... И столько повседневных проблем. И быт, как говорится, заедает...

Он подумал: т а Лена не сказала бы ни одного этого слова.

Она спохватилась:

— У меня крепкая семья, интересная работа. А дочь! — горделиво посмотрела на Хозефу. — Мы дружим.

«Не та Лена... Другая. Деловита. Погружена в заботы семьи. Раздобрела... Что-то приобрела, наверное. Но уже не представить ее с голубой лентой в пшеничных волосах... — Оборвал себя. — Почему я так требователен к ней? Тоже мне, юноша! Поглядел бы на себя со стороны, пенсионер...»

Экскурсия по Гаване была вчера. На сегодня Лена оказалась занятой — операции в больнице. Поэтому опеку над Андреем Петровичем и его командой взял Росарио.

Не полагаясь на его пунктуальность — испанцы не знают цены времени, — Лаптев с утра пораньше поехал к Эрерро на службу.

В противоположность вчерашнему было ветрено. С Атлантики порывами налетал влажный солоноватый бриз. Насколько хватало глаз, от самого горизонта, он трепал море, разбивал волны о Малекон, выметал улицы, рвал голоса дикторов в репродукторах. Растрепанная и гулкая, Гавана под этим ветром была похожа на мучачу — озорную девчонку с огромными глазами.

На площади Революции, у вонзающегося в небо пятигранного обелиска — памятника Хосе Марти, вдоль которого тянулись каменные трибуны, радисты опробовали микрофоны. По площади гулко разносилось:

— ¡Uno! ¡Dos! ¡Tres!.. ¡Uno! ¡Dos! ¡Tres!.. [19] Один! Два! Три!.. (исп.)

Лаптев понял: идут приготовления к митингу.

На краю площади, напротив обелиска, возвышался тысячеоконный квадратный небоскреб. По фасаду его были натянуты портреты Карла Маркса и Ленина. Не так давно в небоскребе располагались министерства Батисты. Сейчас у стеклянного вестибюля сидели на стульчиках девушки-милисианос с самозарядными винтовками на коленях. Лифт вознес Андрея Петровича на восемнадцатый этаж. Ветер и здесь гулко хлопал дверьми, сотрясая дом. В кабинете Росарио были полированные столы, кресла, обтянутые мерцающей зеленой кожей, белые телефоны и неработающий эр-кондишн. А над столом его красовалась табличка: «Говори короче — мы отстали на 58 лет!» Вот уж что не свойственно кубинцам, как и всем латиноамериканцам, — так это говорить коротко. Лаптева озадачила и Цифра:

— Почему — пятьдесят восемь?

— Ровно столько хозяйничали на Кубе янки.

Океанский бриз гудел и в кабинете, колебля жалюзи окон, вороша на столах бумаги.

Росарио сам, видимо, решил придерживаться энергичного лозунга над столом — поднялся, затянул ремень на животе, поправил кобуру:

— Нас ждут в народном имении в Пинар-дель-Рио. Поехали!

— Это далеко? Мы должны обернуться к вечеру — готовимся к отходу.

— Нет проблем!..

Отечественный, львовский, взятый в управлении порта автобус осваивал живописнейшую дорогу. Поехал даже боцман Храпченко. Комсорг Жора дирижировал, одессит Саша бренчал на гитаре. Все дружно пели.