Вячеслав Веселов - Темные ночи августа

А там, где недавно была машина Чугунова, ковылял на одном движке «ноль седьмой». Его вел гражданский пилот, недавно прибывший в отряд. Me-109 приблизился к беспомощной машине, которая качалась и плохо слушалась рулей. Он подошел совсем близко, точно хотел получше разглядеть самолет, и вдруг полоснул длинной очередью по фюзеляжу.

«Теперь наша очередь», — подумал Грехов. Краем глаза он увидел, как «мессер» выходит из пике. Под крыльями желтоносого засверкали белые вспышки: немец мчался наперерез. Он прошил правый борт, раздался страшный удар и самолет зашатался. Грехов обернулся: на правом борту зияла дыра с рваными краями. Штурман, неловко скорчившись, лежал на полу. Второй пилот упал грудью на колонку управления. Его голова моталась за штурвалом, каштановая прядь билась на ледяном ветру.

Грехов выровнял машину и окликнул стрелка. Тот молчал. Летчик вытер пот со лба и увидел, как со стороны солнца пара истребителей заходит в атаку.

Это был уже перебор. Грехов вдруг почувствовал смертельную усталость. Сволочи! Сколько же их здесь? До этой минуты он сохранял необъяснимую, безрассудную надежду: не могли ребятишки сгореть в воздухе.

Немцы открыли огонь одновременно. Самолет содрогнулся и стал валиться на крыло. Из левого двигателя вырвался клуб густого дыма, а за ним — длинный оранжевый хвост.

Грехов бросил машину в крутое пике со скольжением, ушел от истребителей и через полчаса посадил исковерканный самолет на заснеженный аэродром. Все ребятишки были живы. Правда, половина из них обморозилась.

Он оставил штурмана в тыловом госпитале, похоронил второго пилота и стрелка и через неделю санным обозом добрался до Ленинграда.

В отряде уже работали новые летчики, машины Грехову не нашлось. Получение самолетов затягивалось, часть перебазировалась. Командир отряда отправил Грехова на курсы усовершенствования летного состава, где Грехов и переквалифицировался в истребителя.

Несколько вывозных с инструктором, потом — самостоятельно: взлет, посадка; зона — виражи, перевороты, петли; полеты в строю, воздушные стрельбы, учебные бои… Грехов никогда не рассказывал об этих днях, не любил вспоминать. Он хорошо стрелял и скоро крутил «бочки» и «петли» не хуже своих учителей, но плохо летал в строю. Вернее, не любил летать.

— Я тебя не выпущу, — говорил капитан Сурин. — Будешь сидеть здесь, пока не поймешь, что такое воздушный бой. В бою главное — не твоя победа! Ты в группе летишь, группа должна выполнить задание. Это же азбука, черт возьми! Чего тут не понять?.. Куда рвешься? — кричал Сурин в воздухе. — Боевой порядок расстроен! Ты не на прогулке. Держи строй! — И на земле все о том же: О других думай! О тех, кто рядом и позади тебя.

До маленького городка на Волге поезд тащился целую неделю. Оставшиеся продукты — крупу и яичный порошок — Грехов отдал кому-то на станции вместе со старой парашютной сумкой.

На пункте, где формировались команды из пополнения, Грехов оказался среди летчиков-истребителей, еще не нюхавших пороха. Они вместе дружно наседали на начальника пункта, торопили с отправкой. Молодые пилоты улыбались, глядя на коротконогого, невзрачного старшего лейтенанта, который с таким упрямством и с такой яростью добивался своего, словно хотел в одиночку выиграть войну.

— Я был на фронте! — кричал Грехов.

— Я тоже, — отвечал усталый майор с серым лицом.

— У меня полсотни боевых вылетов. Я Берлин бомбил.

— Я тоже не в кегли играл.

— Мне надо летать.

— Вы здесь не одни.

В истребительном полку Грехов снова донимал начальство, потому что его не спешили включать в боевой расчет.

— Дайте мне пару контрольных и отправляйте на задание.

— Дам я тебе пару вылетов, — говорил командир полка, — а дальше что? Машин нет.

— Вы получили три звена.

— Всего три. — Командир полка сжал виски ладонями. — Я был на этом заводе. Они там станки со станции на коровах возят, конвейер от дождя рогожей закрывают…

— Земляк!

— Я из Сибири, — сухо сказал командир полка.

— Сибирь, Урал… Какая разница!

Командир полка застонал.

— Отрава, а не человек! Не могу я идти в штаб соединения и просить самолет для Алексея Грехова.

Наконец они получили истребители, новые машины с прекрасными летными характеристиками.

Но, видать, слишком долго Грехов ждал их, слишком долго мечтал, чтобы теперь радоваться. Даже привычное счастье полета утратило для него прежний вкус.

Он возвращался с задания и бесстрастно докладывал: