Михаил Постол - Операция «Светлана»

Мыкола шагнул прямо на них, фрицы даже шарахнулись в стороны, бережно опустил Юрася на сырую землю, стал на колени, поцеловал первенца своего в лоб, уже холодеющий. И тут навалились на него оравой. Видно, гибель сына нечеловеческой силой наделила Мыколу. Он сбил двоих с ног, выхватил у третьего автомат и дал очередь по врагам. Какой-то перепуганный немчик всадил ему в грудь чуть ли не весь рожок. И свалился бацька рядом с сыном, прикрыл его рукой.

Слезами бессильной ярости плакал Алесь. Дернул за гашетку автомата, а он ни звука. Кончились патроны. И гранат — уже ни одной. Рванулся, чтоб броситься на проклятых с прикладом, зубами грызть, пока не срежут и его. И рухнул без сознания…

Очнулся, когда уже темнело. Немцы невдалеке прошли. Не заметили за кочкой партизана, видать, потоптались по краю болота, поорали что-то и повернули назад, начали трупы своих собирать. Спешили убраться из неприветливого леса, от угрюмого, жутковатого в вечерних сумерках болота. Выждав время, пополз Алесь к отцу и брату. Обручем раскаленным охватила тело обжигающая боль. Поминутно теряя силы, волей вытаскивая себя из омутов мутнеющего сознания, похоронил дорогих людей. Зарубку оставил на старой осине. Тут спят бацька да братик.

До рассвета просидел Алесь над могилой. А потом двинулся искать отряд. От батьки знал, где нас можно найти. И нашел. На третий день — нашел…

Мы курили, пока батька Апанас рассказывал про гибель Мыколы и его сына. И потом сидели, молчали. Не было слов. Не находились они. Вроде и привычны мы стали к смертям, а всякий раз, как товарища теряешь, словно душу свою теряешь.

Старого Апанаса согнула эта беда, к земле придавила. Сидит он, горбится, одно твердит: «Не до конца я гэту штуковину продумав. Не до конца». А Терлыч положил ему руку на спину, будто обнять старика хотел. «Тяжко, сынку! — глухо выдохнул Апанас. — Всю семью, всю семью! То я виноват, Иваныч!» — «Война, батько!» — «Война… Годы пройдут — найдутся такие, скажут, воевать не умели, а лезли! Людей клали». — «Что ж, лучше было не лезть? На колени стать перед фашистами, раз академий не кончали?» — «Академий не кончали, да, — согласился батька. — Мы трудились! Землю пахали, заводы строили, дома. Жизнь свою строили. А война пришла — ружья в руки взяли. Или не нужно было?» — «Землю нашу, — поднял голову майор, — как можем, так и будем защищать! Жизни наши потребуются — отдадим! Как Мыкола отдал! Как Юрась. А если найдется потом такая шкура, судить начнет, что не так воевали, из могил встанем и плюнем сволочи той прямо в поганую морду! Мы воюем так, как сердце наше велит! Погибнем — то ради святого дела! А мертвые сраму не имут, батько! То древний славянский обычай, пращуров наших закон. И только мертвые имеют право судить, так мы воевали или нет!»

В первый день службы Казимир Братковский проснулся задолго до подъема. В окно глядела холодная утренняя звезда.

Определиться на место удалось сравнительно легко. И это несколько настораживало. Тем более что попали они как по заказу: туда, куда и стремились. Казимир не знал о встрече мистера Джона со штандартенфюрером фон Кугелем, царем и богом Беловежского края, и потому все его настораживало. Успокаивало одобрительное отношение к операции по «трудоустройству» графа Скавронского. Братковский не особенно надеялся на проницательность, но верил в его порядочность. Если что случится, можно обратиться к нему за помощью. И будет на то возможность — граф не уйдет в сторону. А это уже кое-что.

Конечно, у десантников имелся свой план проникновения в лагерь. Но то, что предложил мистер Торп, оказалось просто идеальной возможностью, и ею нельзя пренебрегать. Хотя многое было непонятным. С этим следовало разобраться уже в ходе операции…

Как и велел полковник Зелиньски, в комендатуре Беловежа они обратились к штурмфюреру Вильке. Волшебные слова «по приказу семнадцать» в один миг изменили напыщенную физиономию жирного гестаповца. Она приобрела вполне человеческое выражение, и мясистые губы растянулись в приветливой улыбке. Впрочем, все это длилось какую-то секунду, и штурмфюрер вновь приобрел вид туповатого, грубого служаки. «Грубер, примите распоряжение штандартенфюрера. Вы подавали рапорт о кадрах для вашего заведения. Так слушайте. Мы направляем вам пятерых человек», — заверещал он резким фальцетом в телефонную трубку.

Так пятеро десантников очутились в «отцовском приюте». Лагере для русских, украинских и белорусских детей Х-137. Кроме Зденека, который стал воспитателем, все попали в охрану лагеря.