Владимир Акимов - Поединок. Выпуск 9

Ввел Володя ястребок в штопор, мотнул три-четыре витка, потом в пике и стрелой вниз. А дым за ним винтом пошел. Этот дым я видел, да и немцы по нему решили, что Володе каюк, и уж больше им не занимались. А он у земли выровнялся, коробочку с горящей шашкой отодрал прочь и пошел над самым бором. Огляделся, увидел — никто не гонится, стал снова высоту набирать. Но только нас из виду потерял. Искал, искал, по всему небу мотался, пока горючее не стало кончаться, и двинулся в одиночку к заливу, чтобы домой лететь. А там по пути есть одна вредная батарея на островке. Как туда летим — она никогда не стреляет. Знает, что мы можем навалиться и чистку произвести. Зато на обратном пути обязательно лупит во все жерла. Соображает, что раз домой идем, то бензина у нас кот наплакал и ради забавы задерживаться не станем. Так и на этот раз. Как завидели Володю, так и шарахнули. Третьим снарядом прямо в Володину «птичку» вмазали. Крылышко направо, крылышко налево, хвост трубой, и лететь не на чем. Уж он и тому был рад, что сам не дифференцировался. Выпал из обломков, подождал, пока фюзеляж мимо него нырнул, раскрыл парашют и поплыл. Минуты через три сел на лед почти рядом с кусочками ястребка, которые неподалеку шмякнулись. Осмотрелся, и стало ему не по себе.

Островок километрах в двух за спиной, а до нашего берега еще километров сорок тащиться. А добираться не на чем, кроме своих двоих. Тут еще с островка по нему шрапнелью двинули. Лег он плашмя на лед и совсем заскучал. Но духа не теряет. Какой-нибудь иноземный чудак в таком положении сразу пар бы выпустил, стал бы на коленки, ручки к небу: «Ауф видерзеен, майне альте мутер, даст ист капут фюр дайне зон» [14] Прощай, моя старенькая мама, пришел конец твоему сыну. . Но Володя не иностранец, его комсомол выкормил. Скучает он, а про себя раздумывает. И вдруг видит — с островка на лед спускается десятеро лыжников. Значит, решили живьем брать. А у Володи оружия осталось — маузеришка 7,65. Семь патронов им, восьмой — себе. Стало ему совсем неуютно. А лыжники бегут быстро. Надо сказать, что он как сел, так от парашюта не отвязывался. Все равно ни к чему.

Парашют на льду лежит, колышется, а Володя рядышком. Повернулся он, чтоб поудобней за сугроб улечься, а в это время ветер вздул купол, и оттянуло Володю назад на несколько метров. И брякнуло его об отломанную лыжу ястребка, которая тут же валялась. Уставился он на лыжу, и тут его осенило. Вот уж правильно сказано, что русскую сметку никто не перешибет. Схватился он за лыжу, лег на нее брюхом, верхние стропы парашюта подтянул, как вожжи. Вздуло купол еще сильней, да как рванет Володю с места — только снег под лыжней хряпнул. Лыжники по нему из автоматов сыпнули, да поздно. Лед в эту зиму на заливе в одну ночь схватило, снежком присыпало, гладко, как на катке. И понес Володю ветер к родным местам пуще рысака. Только за лыжу держись и не зевай, чтоб на какой-нибудь ропачок не напороться и не рассыпаться. Но ничего такого не случилось. Несколько раз стропы спутывались и парашют ложился, но Володя вскочит, выправит — и дальше. И таким манером пролетел он поперек залива, как яхта, в час с небольшим. Смотрит — берег сам на него ползет.

А на берегу стоял в ту пору на посту краснофлотец. Глядит на залив. Бело, гладко, снежок метет, никого не видать. И вдруг обомлел. Катит прямо на него невесть что. Шар не шар, парус не парус, сзади какая-то палка волочится, а на ней снежный ком. Краснофлотец, ясно, заподозрил неладное. Навел винтовку и кричит: «Стой, стреляю!» А куда стрелять, и сам не знает. Шар, палка, снежный ком — все равно ничего не убьешь. Но только шагах в десяти шар падает на лед, снежный ком медленно встает, вроде белого медведя, но вполне человеческим голосом хрипит:

— Убери винт, годок. Лейтенанта истребительной авиации убьешь.

Видит часовой, что перед ним человек. Только снегом весь облип. Даже на глазах снег намерз. Но говорит вполне по-русски. Однако все же приказал Володе поднять руки и повел его на пост. Там все и выяснилось.

А в ту пору на аэродроме собрались летчики в красном уголке, и уголок будто уже не красный, а черный стал, — так тоскливо. О Володе всё думают. Семья наша дружная. Но тут распахивается дверь, и старший механик наш орет: «Володю привезли!..» Вскочили мы, как по тревоге. «Как так привезли? Как могли убитого летчика с чужого берега привезти?» А механик клянется: «Честное комсомольское, привезли. И вовсе не убитый. Сам идет».

Выскочили мы наружу, а Володя с грузовика слезает. Все на него навалились, и хоть из такого приключения выскочил он без повреждений, а от объятий прихворнул дня три… И стали мы снова летать нашим звеном. Такая история.