Владимир Акимов - Поединок. Выпуск 9

Телефоны боевой, запасный артиллерийский и общесудовой цепи, прожекторные цепи по плутонгам, голосовая передача, и над всем этим — цепи приборов управления огнем. Крашенные белилами провода, сплетения проводов и трубы, змеями идущие по переборкам и подволокам, — это нервная система корабля, и ее головной мозг здесь, в тяжелой, тесной боевой рубке.

Блестящие указатели на пестрых циферблатах приборов управления, раздельно тикающий автомат, тревожные голоса ревунов — все проверено, все приготовлено к бою.

— Отлично, — сказал старший артиллерист. — Продолжайте в том же духе.

Демин улыбнулся. Неприятное начальство его похвалило.

— Отбой!

— Есть отбой!

Учение боевой тревоги было закончено. Уходя из рубки, Поздеев взглянул на Демина, чистившего медь своих приборов, и кивнул: из парня выйдет толк.

Вечером того же дня они снова встретились, но с совершенно иными чувствами.

Демин, начистив приборы до полного блеска, спустился в палубу, где как раз поспел к дымящемуся бачку черного чечевичного супа. В отличие от белого, этот черный суп варился из грязной чечевицы, но Демину тем не менее нравился.

Поздеев ел тот же суп в более уютной кают-компанейской обстановке, но с меньшим аппетитом, потому что медяшек не чистил. Поужинав, пошел отдохнуть, как этого требовало его несколько вялое пищеварение.

Демин в подобном отдыхе не нуждался, а потому сразу приступил к делу.

— Дай гуталину, Богунок.

Порывшись в рундуке, Богун протянул ему банку, две щетки и суконку.

— Куда собрался?

— Книги брать.

— Какие такие книги?

— Возьму политэкономию, — работая щеткой, ответил Демин.

— Политэкономия, — повторил Богун, любивший новые и странные слова, и вдруг заявил: — За девочкой ты идешь, а не за политэкономией. Больно здорово сапоги драишь, ни для какой экономии не стал бы так стараться.

К своему удивлению, Богун увидел, что Демин краснеет. Он никак не ожидал, что его намек попадет в цель, и, увидев смущение Демина, из деликатности отвернулся.

Проспав около двух часов, Поздеев пошел за Ириной в клуб моряков, где она работала библиотекаршей. Он очень не одобрял ее работы, однако говорить с ней об этом не осмеливался.

Шел он быстро, чтобы не опоздать, и все-таки опоздал: библиотека уже была закрыта. Как много вреда приносит вялое пищеварение людям, перешагнувшим за тридцать лет!

Разочарованный, он вышел из клуба и на улице совершенно неожиданно натолкнулся на Ирину и Демина. Они смеялись, но, увидев его, присмирели.

Ирина оправилась первой:

— Здравствуйте, дорогой профессор.

— Здравия желаю, Ирина Андреевна.

— Вы появились как раз вовремя. Докажите, пожалуйста, этому юноше, что прострация не происходит от слова пространный.

— Боюсь, что не сумею, — сухо ответил Поздеев.

— В таком случае идем все вместе к нам пить чай.

— К сожалению, не успею. Дела на заводе.

— Значит, нам по дороге. Вы нас проводите?

— Охотно.

И они пошли.

Ирина искоса взглянула на темное лицо Поздеева. Никаких дел на заводе у него, очевидно, не было. Что его разозлило? И вдруг поняла и, поняв, не могла удержаться от улыбки.

Короткая прогулка прошла в полном молчании. Демин молчал, чтобы не вышло неприятного разговора с неприятным начальством. Поздеев — потому, что ему нечего было говорить.

Так дошли до ее дома. Остановившись перед подъездом, Поздеев спросил:

— Вы давно знакомы с нашим Деминым?

— Он служил у Шурки и привез от него письмо. Шурка пишет, что он всяческий специалист, орел и джокер. Во всяком случае, он кандидат партии и чудесный юноша, не при нем будь сказано.

— Он хороший гальванер, — ответил Поздеев. Прощаясь, он поцеловал Ирине руку, а с Деминым обменялся коротким рукопожатием. Затем, ни на кого не смотря, учтиво отдал честь и ушел.

На пыльную улицу упали первые капли крупного дождя. Входя в подъезд, Демин нечаянно взял Ирину под руку. От этого ее сердце пропустило удар, а потом забилось с удвоенной скоростью. Ничего не было сказано, но все обстояло великолепно.

С неба на город свалился четырнадцатидюймовый снаряд. Разорвавшись, он, к счастью, никому не причинил вреда. Второго снаряда не последовало. Говорили, что это была проба орудий в соседней нейтральной державе. Говорили, что кольцо сужается, что хлебу пришел конец и что у дочери священника, вышедшей за коммуниста, родился черт. Все это было известно и раньше, но теперь приобрело новое, тревожное значение — нет ничего опаснее полосы бездействия на фронте.