Лев Канторович - Полковник Коршунов

Молодой человек в очках пожал руку высокому во фраке. Высокий устало улыбался. У молодого лицо было очень серьезное и бледное. Он убежал с эстрады. Высокий неторопливо пошел за ним.

В фойе к Маше подошли какие-то двое в щегольских костюмах и ярких галстуках. Маша недолго говорила с ними. Один из них, засунув руки в карманы и небрежно покачиваясь, сказал, что музыка ничего себе, хотя, конечно, вовсе не так уж хорошо, как писали, но все-таки шаг вперед. Борис разозлился. Андрей отошел в сторону. Борис тоже отошел. Они стали возле окна. Андрей смотрел на улицу, а Борис сбоку смотрел на Машу и на двух ее знакомых и злился.

— Прохвосты, — сказал Андрей.

— Кто прохвосты?

Борис не спускал глаз с Маши. Маша рассеянно улыбалась. Тот, который сказал, что музыка «шаг вперед», говорил что-то, кривляясь и жеманничая.

— Разве можно так говорить о музыке! — сказал Андрей. — Все им понятно, прохвостам, все они должны разъяснить, на все навешивать свои пошлости…

Борис взял Андрея под руку и тоже стал смотреть на улицу.

Из окна был виден угол темного сада и серый асфальт площади.

Маша подошла к ним сзади.

— Понравилось? — спросила она.

— Понравилось, — сказал Андрей и повернулся к ней. — Спасибо вам.

— Почему мне спасибо?

— Потому что, если бы не вы, Борис не пошел бы сюда и не притащил бы меня.

Маша засмеялась.

— Он ни за что не хотел идти, — сказал Борис. — Я насильно притащил его.

— Спасибо, — повторил Андрей.

Мимо прошли те двое знакомых Маши.

— Я хотел бы быть дирижером, — вдруг сказал Борис. — Замечательная это профессия.

Маша взяла Бориса под руку.

— Правда?

— Да. Только у меня совсем нет слуха.

Андрей улыбнулся.

— Я прочел вашу книгу, — сказал он.

— Так это вы и есть друг Бориса? — сказала Маша.

Андрей опять улыбнулся.

— Откуда вы знаете?

— Мне Борис говорил. Неужели вы тоже боксер?

— Да. Я занимаюсь боксом.

— Вы тоже учитесь?

— Нет. Я работаю на заводе. Я слесарем работаю.

— И вы любите бокс?

Андрей все время улыбался.

— Очень люблю. А вы не любите. Мне Борис говорил.

— Борис говорил?

— Да. А за Клаузевица вам тоже спасибо. Я многое понял, когда прочитал его книгу. О бое, о природе боя, о природе войны — все это здорово у Клаузевица. Боксеры…

— При чем тут боксеры?

— Как при чем? Почти все эти вещи прямо можно распространить на бокс. Смысл бокса…

— Никакого смысла! О каком смысле вы говорите? Какой смысл может быть в том, что люди разбивают друг другу носы?

Андрей улыбнулся.

Борису показалось, что Андрей улыбается немного снисходительно и говорит с Машей немного свысока. Борису стало неприятно это, хотя он считал, что прав Андрей, а не Маша, и во всем, что говорил Андрей, он был с ним согласен.

Спор о боксе продолжался. Андрей говорил спокойно, убедительно, ясно, а Маша горячилась. Борису никак не удавалось ничего сказать, Андрей и Маша говорили, как бы забыв о нем. Борис осторожно высвободил локоть — Маша все еще держала его под руку, — и Маша не заметила этого.

— Допустим, — говорила Маша. — Допустим, что бокс действительно вырабатывает некоторые волевые качества. Конечно, нужно обладать известной твердостью характера, чтобы ни с того ни с сего подставлять свою физиономию под удары. Ведь это больно?

— Больно, — сказал Андрей. Он все время улыбался.

— Ну, ладно. Но почему тогда не сделать проще: пусть человек, который хочет воспитать в себе эту самую твердость характера, пусть он сунет палец в огонь или еще что-нибудь в этом роде…

— Видите ли, — сказал Андрей. — Видите ли, вы совсем неправы. Вы говорите о твердости характера, и если иметь в виду только твердость, то, может быть, вы и правы. Но Клаузевиц, например, разделяет понятия о «твердости» и о «стойкости». Я вам покажу одно место.

Андрей раскрыл книжку. Маша пристально смотрела на него и хмурила брови. Борис тоже нахмурился.

— Маша, — сказал Борис тихо.

Маша вздрогнула, будто ее толкнул кто-то, и резко обернулась.

— Что? — сказала она.

— Вот. Нашел… — громко сказал Андрей. — «…Твердость означает сопротивляемость воли силе единичного удара, а стойкость сопротивляемость продолжительности натиска. Эти качества очень близки, и часто одно выражение употребляют вместо другого; однако нельзя не отметить заметного различия между ними: твердость по отношению к единичному сильному впечатлению может опираться только на силу чувств, стойкость же нуждается в большей мере в поддержке разума, так как она черпает свою силу в планомерности…» Вы напрасно думаете, Маша, что бокс похож на драку, на бессмысленное мордобитие. Конечно, боец часто злится во время борьбы, и чувства имеют значение, и настоящий боец всегда хочет расколотить противника. Но если боксер воспитал в себе волю бойца, настоящего бойца, то он сумеет, должен суметь проявить темперамент по-настоящему. Клаузевиц объясняет и это. Слушайте: «…Сильным темпераментом обладает человек, способный не только чувствовать, но и сохраняющий равновесие при самых сильных испытаниях, и способный, несмотря на бурю в груди, подчиниться тончайшим указаниям разума, как стрелка компаса на корабле, волнуемом бурей…» Правда, здорово сказано?