А Попов: Оставалось семь дней

Кусты кончились, и мальчик на секунду остановился, чтобы перевести дыхание. В тридцати шагах от него высилось старинное здание с давно не крашенными, обшарпанными стенами. Некогда Лесково было большим дворянским имением. После революции оно превратилось в прекрасный детский дом. А в 1942 году гитлеровцы устроили здесь специальный детский лагерь…

Мальчик скользнул взглядом по длинному ряду выбитых окон, немых и жутких, как глубокие норы каких-то неведомых зверей. Всего три года назад за этими окнами было, вероятно, тепло и уютно. А вон в том большом зале, бывшей столовой детского дома, каждый день ели горячий суп… И хлеб… Теперь здание казалось вымершим. Еще в июне сорок первого года бомбой был разрушен верхний этаж. Стены нижнего этажа уцелели, но в потолках зияли дыры, высокие голландские печи развалились. Невредимыми остались только огромные подвалы. Под их поседевшими от сырости, покрытыми белой плесенью сводами уже вторую зиму ютилось около трехсот детей.

У самой земли виднелись два небольших квадратных окошечка. Внимательно оглядевшись по сторонам, Володя мигом добежал до одного из них и, присев на корточки, прислушался. Окно вело в подвал и было завешено старой картиной. Ее написал много лет назад один из воспитанников детского дома. Краски размыло дождями, и никто не смог бы сказать, что именно хотел изобразить художник. Отодвинуть картину, влезть в окно и спуститься в подвал било легко: к подоконнику была приставлена хромоногая деревянная лестница. Многие ребята предпочитали этот путь главному входу, чтобы не попадаться лишний раз на глаза охране лагеря. И все же мальчик медлил. А вдруг в подвале полицаи?.. Или сам Беренмейер?.. Правда, они редко сюда заглядывали, но сегодня все как-то непонятно… И он снова вспомнил про черный автомобиль…

Неожиданно картина перед ним зашевелилась и отодвинулась в сторону. Володя инстинктивно отпрянул назад, но в окне показалось маленькое, очень худое и бледное личико.

— Володя! — Девочка говорила быстро и тихо. — Я услышала, что кто-то подбежал к окну, и сразу подумала, что это ты. Влезай скорей! Проверка! Все уже ушли. Только я осталась… Никак не могу поднять Катю…

Володя влез в окно и встал на верхнюю перекладину лестницы. Девочка спускалась впереди него, продолжая говорить:

— А ты чуть-чуть было не попался! Сюда только что приходил конопатый полицай. Выходите, говорит, начальство приехало! Ты торопись, Володька: сегодня никак нельзя опоздать на проверку… Здесь Беренмейер и еще кто-то…

— Знаю! — буркнул мальчик, спрыгивая на пол. — Я их видел… Они мимо меня проехали…

— Хорошо, что Беренмейер тебя не заметил… А теперь помоги мне поднять Катю. Одной мне не справиться… И она так плачет…

Голос девочки прервался, и Володе вдруг показалось, что она тоже заплакала. Это было хуже, чем даже приезд Беренмейера и появление черного автомобиля. Неужели Нина так ослабла? Ведь она и Коля Вольнов самые смелые и самые стойкие во всем лагере…

Огорченный и растерянный, следовал он за Ниной, устало шаркая ногами по тонкому хрустящему слою соломы. Солому эту собирали сами ребята — целых два года. Часть сняли с крыши большого полуразрушенного овина, стоящего в двух километрах от лагеря. Остальную натаскали понемножечку, за пазухой, воруя ее у свиней, которых разводили полицаи. От сырости солома прела, и в подвале пахло, как в стойле, однако с ней было куда теплей, а холод терзал истощенные детские тела ничуть не меньше, чем голод.

В самом дальнем углу комнаты под кучей ветхого тряпья лежала маленькая, даже слишком маленькая для своих шести лет, девочка и, уткнувшись в солому, беззвучно плакала. Нина наклонилась над ней.

— Катюша, успокойся… Смотри! Вот и Володя пришел! Сейчас мы вынесем тебя во двор…

— Подожди, — Володя слегка отстранил Нину рукой, — дай-ка я ей кое-что покажу… Видишь, Катя, что я принес?

Он вытащил из кармана самую крупную картофелину и протянул ее Кате. Девочка перестала плакать и осторожно взяла обеими руками картофелину. Она и в самом деле была большая и тяжелая. И это окончательно успокоило девочку.

— Ты испечешь ее, Нина? — спросила она старшую сестру.

Та молча кивнула головой и взяла у нее картофелину:

— Какая огромная! Где ты ее нашел?

— В поле!.. А вот и еще, почти такая же… И еще… И еще… — Мальчик быстро опорожнил свой карман. — Спрячь все под солому, Нина, — сказал он. — И эту железку тоже. Вот теперь можно идти и на проверку!