Виктор Сафронов - Жди свистка, пацан

Он развел руками, как бы говоря, что вот такая случилась, странная история. После этого завздыхал, закопошился со своими вещичками, чувствуя опять возникшую неловкость.

— Не дрейфить и не бояться…

Алексей легко нагнулся над кроватью. Взял полотенце и перед тем, как идти умываться успокоил встревоженного приятеля:

— Пустые страхи. Хотя, на всякий случай далеко от меня прошу не отходить… А вдвоем мы горы свернет.

За праздничной суетой и ожиданием главного события, утренний разговор как-то сам собой забылся. Алексей все услышанное списал на специальное нагнетание страхов со стороны Залупенко. Его в этом можно было понять.

Для того чтобы народ на радостях по славной славянской традиции окончательно не перепился и сам себе головы не посворачивал, следовало придумать некое подобие страшилки на ночь для мальчиков старшего возраста тяжелой и полутяжелой весовой категории. Рассказать ее следовало человеку в чьем исполнении и пересказе она будет выглядеть правдоподобно и достоверно.

Во второй половине дня, отстояв солидную очередь из желающих поскорей получить деньги. Гусаров зашел в сквозную комнату, где и производился расчет. Там его встретил несколько уставший Залупенко в окружении своих мордатых вьюношей. Не глядя на их безмозглый вид спиной к ним поворачиваться, было опасно при любых обстоятельствах. Там же крутился и суетился, постоянно потирающий потные руки Сема-Солдафон.

Оказывается, он мог лебезить и стелиться половой тряпкой не только перед самим боссом, но еще и перед его охраной. Верткий, талантливый и способный паренек. И как такого не любить? К себе не приближать? И недоеденное не отдавать? Почему-то руководство все равно недовольно морщит лоб и кривит губы в его присутствии? Ну, ни как им не угодить.

— Каждый зарабатывает, как умеет, — то ли оправдывался, то ли объяснял он брезгливо слушающему Залупенко. — Я ведь только ради пользы дела…

— Ага… И мира на земле.

Не давая ему красиво врать, закончил вместо него Залупенко.

— Смотри мне зарабатывающий, — зло усмехнулся он. — Если узнаю, что ты в этом замешан, уж не обессудь. Придется из твоей рожи делать большой, плоский телевизор…

Дальнейшие угрозы и отеческие увещевания он прервал, увидев терпеливо ожидающего Алексея.

— А, это ты. Ну, давай, подходи ближе, — вяло протянул он, мгновенно утрачивая интерес к Солдафону. — Минуточку… Где-то ты у меня здесь был…

Он рассеяно перебирал лежащие перед ним на столе бумаги, пытаясь что-то в них отыскать. Найдя нужную и сверив в ней какие-то данные, удовлетворенно произнес:

— Ну, что Алексей, твоей работой я доволен… Да… Хотя, вот это чмо, — он ткнул в сторону Солдафона. — За твоей спиной и пытался на тебя шипеть. Но ты не обращай внимания, натура у него такая говнистая, он всех ненавидит…

Тот на кого был направлен указующий перст, стоял в углу и довольно мерзко щерился своей зловонной ямой у других называемой ртом. Однако на Алексея не смотрел, показывая всем своим видом, что разговор его не касается.

Залупенко лениво продолжал расчетно-кассовый разговор. Вдруг он распрямился. Закрыв глаза левой рукой, начал тянуть резину-паузу. После убрал от лица руку. Посмотрел, как бы не веря собственным глазам еще раз в записи.

Красиво, рукавом «Армани» вытер со лба испарину. Попытался взглядом найти сочувствие и понимание у секьюрити. «Быки» были к этому не готовы. Не найдя приступил к исполнению солирующей партии-речитативу:

— Вот тут… Боже, я не верю своим глазам… У меня записано, что ты, Леша заработал восемь тысяч евро… и еще полторы — премиальных…

Произнесено это было красивым баритоном «героя-любовника», чувствовалось, что оратору нравилось быть солистом-премьером. И не только произносить, а самому участвовать в постановке и режиссуре легких театральных этюдов. В финале, разбавляя их смысл трагическими вводами с моральным подтекстом.

— А не много тебе будет? На радостях-то — поди пропьешь?

Алексей ни как не реагировал на высказывания… Проявляя, полное безучастие и отсутствие сопереживания поступкам главного действующего лица.

Залупенко, не дождавшись эмоционального всплеска после прекрасного, на его взгляд, исполнения роли «Доброго и отзывчивого батяни-родного».

Что говорить? Он не дождался вообще никакой реакции. Видно поэтому не стал, по примеру римского императора орать: «Какой великий артист во мне пропадает?»