Виктор Сафронов - Привет из ада

После их последней встречи, когда в руках Пирогова в момент выстрела в грудь Гусарова, разорвало казенную часть старинного ружья, была полная иллюзия его безвременной кончины. Оказалось, что в очередной раз смерть на полном скаку проскакала мимо него. Обнесла куском. Жив курилка. И вот сейчас, отлеживаясь где-то в условиях больничного подполья, пытается страшными словами грозить и пугать человека, по его мнению, виновного во всех его бедах…

Фаталист Гусаров правильно рассудил, раз удовольствие с подосланной Лариской получил, значит, для равновесия в природе должны быть и неприятности.

Думалось сегодня выспаться в домашних условиях, но видно не судьба. Он подложил под голову руку. Дал себе команду уснуть. И провалился в сон. Перед сном ему подумалось: "Во время следующей встречи, придется его выпороть розгами… или отстегать крапивой".

Гусаров, зайдя в пытошную избу, сразу потребовал у следователя по фамилии Коблов сообщить о своем задержании в военную комендатуру. Но следак держал в руках практически раскрытое убийство, и отдавать его за здорово живешь в руки военных у него намерений не было. Тем более, что у подозреваемого не было никаких документов.

Закрыв глаза и чуть покумекав, данное преступление можно было превратить в заказное убийство, с задержанным киллером. Для местной плутовской статистики это была большая удача. Центру можно было утереть нос. Глядишь, заметят кобловское служебное рвение и пошла писать губерния — сразу повышение, перевод в центральный аппарат, а там квартира, оклад, персональный автомобиль под жопу… Красота. Он даже закрыл глаза от предвкушения всего этого великолепия.

Перспективы были очень заманчивые. Отдавать все это в чужие руки ни как не хотелось. Но запрос по всей форме составил, правда, отправил простым письмом. Следак, как и любой другой вдаренный по кумполу системой был формалистом, поэтому хошь не хошь, а бюрократические процедуры пришлось соблюдать. Если этот заносчивый гордец говорит правду… Письмо быстро дойти не сможет, а к тому времени от него уже можно будет получить признательные показания.

Он посмотрел на сидящего перед ним подследственного. Что-то в его взгляде и манере держаться говорило о том, что совсем будет не просто сломать его на чистосердечное раскаяние. Ну, да и ни таких, в рог барана скручивали.

Для того чтобы он был более сговорчивым, Коблов приказал поместить Гусарова в камеру в просторечии носящую имя "пресс-хата". Там собрались отбросы и изгои уголовного мира. Сучня, козлы, отморозки. В таких камерах беспредел является основным условием пребывания. Ни общечеловеческие, ни законы уголовного мира там не действуют.

Гусаров понял куда попал, только когда у него за спиной лязгнула металлическая дверь.

Тема заявленной к защите диссертации звучала так "Семантические особенности словообразовательных аффиксов поэзии Шарля Бодлера". Этой работой я не собиралась произвести переворот в изучении поэтического языка Бодлера, просто из ниоткуда возникла необходимость направить в некое русло ранее полученные знания. Делалось это не ради денег, а исключительно для собственного утверждения.

Пока оппоненты после моего короткого выступления публично высказывали свое мнение о недостатках и достоинствах научных изысканий претендента я, вместо того чтобы сосредоточиться на теме дискуссии вспоминала события последней недели…

С этим Гусаровым мне следовало торопиться. Защита диссертации выходила на финишную черту.

Нашла его на железнодорожном вокзале, в момент его возвращения от какого-то старика — Рюрикова Степана Андреевича. Сделала вывод, что заказчик был хорошо осведомлён об особенностях личной жизни объекта. Он был задумчив и даже несколько рассеян… Мне пришлось достаточно долго крутиться почти, тереться о его тень, пока он озабоченно не стал крутить головой, разыскивая того, кто его так тщательно разглядывает

Мы ехали в одном вагоне, поэтому привлечь его внимание было делом техники.

После наступил этап, именуемый: "шепот, робкое дыханье, трели соловья…". Соловья пришлось заменить паровозным гудком и мерным звуком раскачивающихся полок.

Почему он ехал в Плутов, я так и не поняла. В сопроводительной записке, полученной от Ассенизатора, об этом ничего не говорилось. Да, меня это и не интересовало. Покрываясь румянцем удовольствия и девичьего смущения, вспоминала свои недолгие запреты: "Что вы! Как вам не стыдно! Немедленно уберите оттуда руку…" А сама придвигалась и прижималась, и горячо дышала ему в ухо томной страстью. Бодлер мне в этом не мешал. Гусарову не пришлось долго уговаривать меня принять его любовь и изощренные ласки.