Виктор Сафронов - Алмазная цепь

- Что же делать? — смешавшись, с запинкой переспросил сын Егорушка. — Может серьезно подготовиться к встрече… Как-нибудь и…

- Воевать собрался? — язвительно поинтересовался друг семьи, а больше жены банкира Азовкин. — Нет, воевать мы с ними не будем. Придется поднимать старые связи, я по своим, а вы Константин Петрович, по своим каналам. Ответим на их шантаж, нашим дружным и мощным контршантажем… Тебе Егор Константинович, я оставлю чемодан с красной кнопкой. Чуть, что — жми в центр…

- С какой еще красной кнопкой?

Не понял юмора Егор, с которым они вместе не росли, не были ровесниками и понимания с полуслова, не достигли. Разница несущественная, всего-то восемь лет, а одинакового в них, с гулькин нос, т. е. катастрофически мало.

- Зачем мне с красной кнопкой? — обиделся сын банкира. Пистолет мне лучше почини, которым в прошлый раз открывал пивные бутылки и сбил прицел…

- Да, пошутил я. Зачем тебе чемоданчик с ядерной кнопкой. Такого и в природе не существует, — он был вполне серьезен, говорил отрывисто и сухо. — А за напоминание о пистолете спасибо, я после того завтрака, плавно переходящего в ужин… И следующий завтрак… С ног сбился, его разыскивая. Казенная вещь, как-никак…

- Предлагаю тост, — совсем не к месту провозгласил Егор, поднимая кофейную чашку.

Однако отец, как старший товарищ остудил его попытку организовать очередную пьянку.

- После тосты будешь произносить. Не время сейчас… И не к месту теперь…

Азовкин деловито посмотрел на часы и стал собираться.

- Мне сегодня же необходимо поработать с данными документами, — кивнул на лежащие бумаги. — Пришло время активного сопротивления.

Давая понять, что пора прощаться, он поднялся с кресла и двинулся в сторону прихожей, на ходу просматривая переданные ему бумаги и сортируя по их значимости. Как бы рассуждая сам с собой вслух, добавил: «Поэтому тост перенесем на более подходящий момент. Пошли, Егор, я сегодня на машине, подброшу…»

- Я живу в двух минутах отсюда, ты что забыл? — удивился тот. — Но раз подбросишь. Пойдем. Только невысоко…

Алексеев-старший подозрительно посмотрел на начальника своей охраны.

- Куда это вы братья-разбойники собрались.

- Не волнуйтесь, по домам, — как-то уж слишком спокойно произнес кадровый разведчик и, видя недоверчивый взгляд Алексеева, побожился. — Ну, ей-богу по домам.

Пока он произносил эту незамысловатую фразу, кончик его носа начал наливаться сливовым цветом и приобретать грушевидную форму. Профессионалы знают, что это означает.

Для непосвященных в святая святых шпионского ремесла поясняю. Все эти фруктовые признаки, ясно дают понять о том, что их обладатель в ближайшее время напьется в «рваный лоскут» и «полное дерьмо». Сбросит, т.с. накопившееся напряжение разведчика-нелегала.

Когда сливовые разноцветья и грушевидная форма деталей лица превратятся в однородную субстанцию коровьей лепешки, тогда считай, что и наступило это состояние. Но настоящий профессионал шпионского ремесла, должен оставаться джентльменом, даже в таком состоянии.

- Ну, всего хорошего, — Азовкин небрежно затолкал в папку полученные бумаги. — Поцелуйте от нашего имени супругу, и… Пожелайте ей приятных снов…

Алексеев проводил их до самой двери, не обращая внимания на некую двусмысленность последнего высказывания. Супруга весь вечер была рядом, на расстоянии вытянутой руки. Сам скажи, если такой куртуазный.

Уже стоя на крыльце особняка, хотел что-то предостерегающее сказать на прощание, но лишь махнул рукой. Как-то несолидно это выглядело, даже по отношению к собственному сыну, не говоря уже о боевом офицере рекомендованным ему…

Он задумался. Да, точно… Просила о его принятии на работу именно жена, сославшись на некую мифическую подругу, у которой, якобы муж, после службы в горячих точках остался без работы…

«Каков, миляга? Не забыл пожелать жене спокойной ночи.» Константин Петрович, умиленный и растроганный таким вниманием, поплелся спать.

Азовкин с Егором подошли к стоящему у крыльца автомобилю. Моросил прекрасный ночной дождик Северной Пальмиры, нудный и заунывный, как тяжелое питерской небо, повиснувшее всей своей тяжестью на плечах этого города.

Они молча сели в машину. Дождь продолжал динамично и в своем особом ритме колотить по крыше. И хотя в машине было сухо, но этот ритмичный, мокрый гул будил внутреннюю тоску и уныние. Оба молчали, думая о своем, а может быть, слушая ровный и уверенный говорок автомобильного двигателя, их мысли потекли в одном русле.