Луи Буссенар - Без гроша в кармане

Терка побледнел, но старался не выдавать своего страха.

— Хороший выстрел!.. — крикнул он. — Но и другие сумели бы сделать то же.

Бессребреник вежливо поклонился и откинул затвор.

Убитая ворона переходила из рук в руки.

Тем временем начали отмерять дистанцию дуэли: «Двести сорок восемь, — считал Бессребреник, — двести сорок девять… двести пятьдесят… Довольно!»

Терка удалялся в противоположном направлении, также отсчитывая шаги. Он остановился и, не говоря ни слова, поднял винчестер. Грянул выстрел. До Бессребреника донесся свист пули, и его шляпа отлетела на десять шагов.

Ковбои разразились отчаянным «браво», а Бессребреник проворчал:

— Неплохо!

Он уже целился, в то время как Терка заряжал ружье. Секунды три было в выигрыше. Эти три секунды отделяли его противника от вечности. Джентльмен замер на месте, выстрел был почему-то совсем не слышен, из дула показался белый дымок. Терка опустил руки, выронил карабин и растянулся во всю длину.

Бессребреник, по-прежнему невозмутимый, вернулся к притихшим ковбоям, как бы охваченным суеверным страхом, и, подойдя к тому, которому вручены были пять шиллингов, сказал:

— Прошу передать мне заклад.

— Но ваш противник, возможно, только ранен.

— Да, очень вероятно, но смертельно. От пули между глазами у него случилась мигрень.

У ковбоев мороз пробежал по коже, а Бессребреник, вынув из кармана блокнот, записал:

«Пятьсот шагов — около четырехсот пятидесяти метров».

Затем прибавил:

— Надо вычесть из сорока миллионов метров. А теперь скорей обедать!

Он вернул винтовку хозяину и отправился в город, куда уже дошел слух о его подвиге.

Зайдя в салун, Бессребреник приказал подать себе еды и с жадностью проглотил ее. Затем видя, что осталось достаточно денег, заплатил за стакан виски и сигару. Усевшись в кресло, он покачался с минуту и задремал.

В то же время в углу салуна два человека шептались, продолжая начатый ранее разговор:

— Да, — говорил один, — серебряный король заплатит сколько угодно.

— Как бы не поплатились мы сами, — сказал другой.

— Кто ничем не рискует — ничего не имеет.

— А веревка?..

— А миллионы долларов?..

— Все же похищение!.. Этим не шутят…

— Но ведь самое похищение уже не наше дело.

— Судья Линч не станет разбирать…

— Стало быть, ты отказываешься?

— Нет, только колеблюсь… Покажи-ка бумагу.

Собеседник вынул из кармана скомканный лист и развернул его.

— Вот он, документ.

Другой стал разбирать текст и, дойдя до конца, произнес:

— Подписано: Джим Сильвер. Где ты нашел это?

— На земле… в ту минуту, как миссис Клавдия освобождала повешенных.

— Должно быть, потеряла телеграмму.

— Я видел, как она обронила ее.

— И не подумал возвратить?

— Намеревался было, а потом рассудил, что не следует поддаваться первому порыву.

— Верно!

— У старого крокодила, Джима Сильвера, мошна полная, пусть потрясет ею.

— Стало быть, ты намереваешься…

— … похитить миссис Остин, увезти ее в надежное место и выдать воздыхателю только за наличные.

— За сколько?

— Ну, положим… хоть за двадцать пять миллионов.

— Долларов?

— Да… на долю каждого по двенадцати с половиной миллионов! Принимаешь?

— Не отказываюсь!

— Говори прямо, «согласен» — и дело в шляпе.

— Хорошо, согласен!

Бессребреник продолжал дремать в качалке, давно погасшая сигара упала на пол к его ногам. Когда он проснулся, уже вечерело. «Пора сходить за деньгами из „Нью-Йорк Геральд“, — первое, что пришло ему на ум. — Пять шиллингов — целое состояние».

У выхода из салуна стояло два человека.

— Послушайте, джентльмен, — обратился один из них, — вы, наверное, не откажетесь выпить с нами «Воскресительного»?

Это питье, состоящее из самой адской смеси, похожее на крепкую водку, страшно обжигающую рот, — любимый напиток западных янки.

— Пожалуй, — кивнул Бессребреник, намереваясь в ответ угостить неизвестных.

Хозяин салуна налил стаканы, гости чокнулись и выпили залпом — жадно, по-американски, как люди вечно занятые, ищущие в питье не удовольствия, но быстрого, мгновенного опьянения.

Через несколько минут Бессребреник почувствовал, что ноги у него ватные, а мысли путаются. Он снова уселся в свою качалку и после тщетной попытки стряхнуть странное оцепенение погрузился в тяжелое забытье.

Двое товарищей засмеялись, похлопав по плечу буфетчика:

— Чистая работа, Нэб; твое снадобье — чудодейственное.