Луи Буссенар: Гвианские робинзоны

Обед, приготовленный на костре, сильно пахнул дымом, но обжора поначалу этого не замечал и, только доев последний кусок, заявил вместо благодарности:

— Твоя еда, банаре, воняет дымом.

— Самое время это заметить… Но у меня есть еще две черепахи, давай испытаем вечером твои способности.

— А!.. Банаре, у тебя еще две черепахи?

— Ну да!

— Хорошо!

Заметив, что его новый друг напился воды из ручья и собирается прилечь, индеец наконец задал ему свой сокровенный вопрос, не скрывая простодушного вожделения:

— А ты не дашь Атуке тафии?

— У меня ее нет.

— Нет?.. Я хочу посмотреть, что у тебя в ящике.

Робен, невольно улыбаясь, позволил туземцу сделать это. Немного он там увидел: сорочку из грубого полотна, пустую бутылку из-под водки, которую дикарь обнюхал с жадностью макаки note 57, маисовые початки, несколько листьев белой бумаги, маленький чехол с сухими тряпками — трут.

Атука был весьма недоволен.

Изнемогая от усталости, Робен чувствовал, что сон одолевает его. Краснокожий присел на корточки и затянул долгую монотонную песню. Он прославлял свои охотничьи подвиги… хвастал, что на возделанной им земле растут в изобилии ямс note 58, бананы, просо, батат note 59… хижина у него самая большая… жена самая красивая… пирога самая быстрая… Он стреляет лучше всех. Никто не умеет так хорошо выслеживать маипури-тапира note 60и поражать его насмерть безошибочной стрелой… Никто не может соперничать с ним в беге, когда он преследует антилопу или толстого хомяка…

Беглец забылся глубоким сном, и долго душа его блуждала в краю сновидений. Он видел, словно наяву, милых сердцу, покинутых близких, прожив несколько часов там, за океаном, в родном краю.

Солнце завершило две трети своего дневного пути, когда Робен пробудился.

Чувство реальности вернулось к нему и грубо вырвало из мира дорогих и счастливых видений.

Тем не менее сон восстановил силы нашего героя. И потом — ведь он свободен! Парижанин не слышал монотонного гудения голосов, сопровождавшего всякое утро пробуждение каторжников… не слышал надоевшего грохота барабана, ругани и проклятий…

Впервые лес показался ему прекрасным. Впервые он ощутил его неповторимое великолепие. Привольная растительность, прихотливая, неистово пышная сплеталась в многоярусный мир, простиралась всюду, сколько доставал взгляд, растворяясь вдали в голубеющих сумерках. Там и сям радужные столбы света прорывались сквозь зеленый свод, переливались множеством красок, как бы пройдя сквозь цветные стекла готических витражей note 61.

Мачты деревьев-великанов, опутанные снастями лиан, были щедро украшены сияющими венчиками цветов; казалось, над каждым деревом взмахнула волшебной палочкой лесная фея. Нет, это не мачты, это колонны беспредельного храма с чудесными капителями note 62из орхидей.

Радости изгнанников — увы! — недолговечны. Картины лесных красот, перед которыми даже самый равнодушный путешественник замер бы в восторге, скоро напомнили нашему беглецу, что он одинок и затерян в прекрасном, но полном опасностей, враждебном мире леса.

…А индеец?.. Вспомнив о нем, Робен вскочил, огляделся, но никого не увидел. Он позвал — полное молчание. Атука исчез, унеся не только двух черепах — весь продовольственный запас Робена, но также и его башмаки и коробку-рюкзак со всем необходимым для разведения огня.

У бургундца остался только тесак, на который он случайно прилег и который не удалось похитить вороватому туземцу. Поведение краснокожего предстало перед беглецом во всей своей первобытной простоте. Его стрела, угрожающий выход, его речи были рассчитаны лишь на то, чтобы получить от белого тафию. Атука нуждался в водке.

Обманутый в своих надеждах, он, уже не ломаясь, принял скудное угощение каторжника. С паршивой овцы хоть шерсти клок… На даровое угощение можно провести еще один бездельный, ленивый день… А это наряду с пьянством — единственное «божество», объект неизменного поклонения индейца.

Вещи Робена ему пришлись по вкусу, и он их присвоил, полагая, естественно, что доставившее удовольствие однажды приятно сохранить на будущее. Впрочем, лишая путешественника всех — весьма немногих — средств для продолжения пути, «бедный индеец» преследовал вполне определенную цель.

Если бы у белого тигра нашлось несколько стаканов водки, дело кончилось бы точно так же. Краснокожий любит пить и бездельничать. Он не работает, не ловит рыбу и не охотится до тех пор, пока его не заставит голод. Он с удовольствием пожил бы несколько дней за счет своего банаре, а потом убежал бы, чтобы выдать его властям.