Укус ядовитого паука или фламандского муравья, несколько минут солнечного перегрева или, наоборот, слишком холодное купанье, длительная ходьба, нарушение режима, волдырь, вскочивший на ноге из-за тесной обуви, нарыв и еще Бог знает какие причины вполне достаточны для того, чтобы вызвать лихорадку.
Голова раскалывается от боли. Суставы вначале очень болезненны, потом теряют подвижность. Начинается бред, переходящий в полное и тяжелое беспамятство, нередко приводящее к смерти.
Бенуа все это хорошо знал, и его охватил страх. Затерянный в лесу, тяжело раненный, один-одинешенек, если не считать собаки, — было от чего потерять спокойствие человеку даже самой крутой закалки!
От жажды у него пересохло в горле, и, хотя в нескольких шагах призывно журчал ручей, он не мог до него дотащиться.
— Прощелыга!.. Слизняк! Мерзавец! Только подумать, что все это из-за него! — почем зря крыл он Робена. — И еще разыгрывает из себя важного господина… Он меня прощает! Сволочь! Ну, погоди… Попадешься ты мне, я тебе покажу прощение! Замолчи, Фаго! — крикнул он на собаку, храбро лаявшую на мертвого ягуара. — Боже, какая жажда! Пить!.. Воды! Пить!.. А эти трое скотов, которых я там оставил… Где они? Хоть бы хватило ума идти по моему следу…
Гнев, как видно, придал надзирателю сил. Изнемогая от жажды, он, цепляясь руками за траву и за корни, опираясь на локти и здоровое колено, умудрился проползти несколько метров.
— Наконец-то! — Бенуа с жадностью глотал воду. — Как это прекрасно — пить… Вроде заново родился… Может, я поправлюсь? Не хочу умирать! Мне надо выжить… Выжить и отплатить с лихвой. Еда у меня есть, слава Богу! И защищаться есть чем: моя сабля… Вот она, милая подруга инвалида! А где мой пистолет? Вот он. В порядке. Отлично! Жаль, что не могу развести огонь… Тысяча чертей! Боль такая, словно дюжина собак грызет мое бедро! Ладно, только бы в ране черви не завелись. Бенуа, мальчик мой, тебе предстоит тяжелая ночь! Дай Бог, чтобы эти дураки добрались до меня к утру… Стоп, а где же Фаго? Гнусное животное! Он меня бросил! Собаки неблагодарны, как люди!.. Солнце уже садится… Ночь будет хоть глаз выколи. Нет… луна. Как все нелепо… быть в таком положении одному…
Если ночи тянутся бесконечно для того, кто медленно вершит свой путь, то как же тягостны они для тех, кто страдает и ждет! Представьте себе больного, чей взор прикован к циферблату часов в мучительной надежде ускорить движение стрелок. И это длится всю ночь. Он отсчитывает минуту за минутой, следит за вращением большой стрелки, тогда как маленькая, кажется, совсем застыла на месте, и он не в силах уловить даже малейшее ее перемещение.
Перенесите эту пытку под развесистые тропические деревья, в тишину бездонного одиночества — и вы поймете страдания надзирателя.
Луна прошла уже половину своего пути. Раненый лежал, не смыкая глаз. В глубокой тишине особенно оглушительным показался внезапный и резкий шум над головой, — рев, который почти невозможно описать, нечто похожее на паровозный гудок в момент, когда поезд на всей скорости входит в туннель, плюс к этому истошный визг дюжины свиней.
Этот неимоверный концерт начинается одновременно на высоких и низких нотах, напоминая некий дуэт: звук перекатывается, меняется, усиливается, слабеет, наконец прекращается, а затем все повторяется сначала.
— Дьявол!.. — пробормотал Бенуа в момент затишья. Эта сумасшедшая музыка его ничуть не удивила. — Только этого не хватало… Проклятые красные обезьяны! Каким ветром их сюда занесло?
Охранник не ошибся. Стая обезьян-ревунов затеяла свой обычный предрассветный концерт на верхушке дерева, под которым он лежал. Бенуа видел при лунном свете, как обезьяны собрались в кружок вокруг вожака, который один испускал все эти дикие завывания, один исторгал из своей глотки высокие и низкие ноты одновременно, и пение его разносилось далеко по округе…
Поорав в полное свое удовольствие, он делал паузу, и его слушатели, без сомнения очарованные, издавали в ответ хриплые крики радости.
Несколько слов об этих странных четвероруких. Гвианская обезьяна-ревун (по-латыни stentor seniculus), называемая также красной обезьяной, а на местном наречии алуате, достигает метра сорока сантиметров от морды до кончика хвоста. У нее огненно-рыжая масть, а лапки и хвост черные с рыжеватым отливом.
Изучение ее голосового аппарата позволяет понять удивительную способность издавать одновременно высокие и низкие звуки. Мне довелось препарировать старого самца, и я понял, что выдыхаемый воздух может проходить прямиком через горловую щель, образуя пронзительный, высокий звук. Так называемая иоидная кость (у человека — маленькая косточка в виде подковки, расположенная между основанием языка и гортанью) у обезьяны достаточно велика, примерно с яйцо индюшки, и образует полость, похожую на трубку органа note 63. Когда ревун поет, его глотка сильно раздувается. Воздух, проходя сквозь эту полость, многократно усиливает голос и производит низкий звук, вот почему красная обезьяна обретает не доступную другим живым существам способность петь дуэтом.
Читать дальше