Владимир Прибытков - Завещаю вам жизнь.

— Неясно, — сказал Редер. — Какое отношение это имеет к Инге Штраух, которой интересовались не Лондон и не Вашингтон, а Москва.

— Вот этого я и не могу понять! — признался Хабекер. — Тут возможна только одна догадка...

— Какая же именно?

— Конечно, это слишком тонко и почти невероятно... Однако...

— Короче, Хабекер.

— Слушаюсь!.. Господин советник, если допустить, что фон Топпенау могла завербовать английская или американская разведка, то ведь можно допустить, что об этом думали и русские Редер, ходивший по кабинету, остановился:

— Иными словами?.. Иными словами, вы хотите сказать, что фон Топпенау мог попасть в ловушку?

— Вот именно, господин советник! Ему могли сказать, что предлагают работать на Си-Ай-Си или Интеллидженс сервис, а на самом деле...

Редер отмахнулся:

— Фантазия! Вы фантазер, Хабекер!

— Господин советник, другого объяснения имеющимся сведениям я найти не могу. Логика подсказывает только такой ход.

— Логика, логика! Какая может быть логика, если речь идет о таком человеке, как граф?!

— Все-таки разрешите проверить банковские вклады фон Топпенау.

— Вы понимаете, что играете с огнем, Хабекер? Тут ошибаться нельзя!

— Я понимаю, господин советник.

— И потом... С каких это пор русские платят своим агентам?

— С фон Топпенау обстоит иначе, господин советник! И его приглашали от имени той же Си-Ай Си. то и доллары предложили бы. А если банковские вклады графа не соответствуют реальным доходам — дело нечистое.

— Почему же вы их до сих пор не проверили?

— Вклады, сделанные в имперские банки, я изучил, — сказал Хабекер. — Я имею в виду вклады в банки других стран. Прежде всего в швейцарские. Фон Топпенау часто ездил в Швейцарию, господин советник. Кроме того, он не стал бы держать деньги во Франции, скажем.

— Если ваша версия верна, то, скорее всего, деньги графа лежат в лондонских или американских банках, — заметил Редер. — А проверить эти банки сейчас сложно.

— Разрешите проверить швейцарские! — попросил Хабекер.

— И это непросто. Кроме того, это отнимет время. А следствие затягивать нельзя. Рейхсфюрер недоволен.

— И все же другого пути нет, — упрямо сказал Хабекер. — У меня пока нет никаких оснований для ареста графа фон Топпенау. Никаких!

Редер снова принялся мерить кабинет медленными шагами. Рассеянно глядя на сверкающие плитки паркета, раздумывал. Казнить Ингу Штраух не составляло труда. Однако выявить ее связи, источники ее информации просто необходимо. Никто не поверит, что Штраух работала в одиночку. Кто-то должен стоять за ее спиной! И кто-то, конечно, стоит! Граф фон Топпенау? Больше чем сомнительно! Но этот сукин сын Хабекер выдвинул целую теорию.- Он напишет доклад... Значит, меры принять необходимо. Конечно, с предельной осторожностью, чтобы не навлечь гнева со стороны того же Риббентропа, если построения следователя окажутся мыльным пузырем, который при первом прикосновении...

— В Швейцарию придется посылать человека, — вслух подумал Редер. — Время мы потеряем, а принесет ли это пользу... Неужели вы не можете добиться показаний от самой Штраух?!

— Она все отрицает, господин советник! Я применил сильные средства... Отрицает. А припереть ее к стене фактами я не могу. Их нет, этих фактов!

Редер раздраженно прищелкнул языком:

— Поразительная беспомощность, младший шгурмфюрер! Ведь Штраух сделана не из железа!

— Да, господин советник, но она еще нужна... И, кроме того, вы сказали, что она должна фигурировать на процессе.

— На процессе, на процессе!.. Естественно, должна фигурировать! Фюрер пожелал, чтобы был процесс... Хорошо. Я договорюсь, чтобы вклады фон Топпенау проверили. Если они существуют, конечно. Но прошу никаких других акций против графа пока не принимать.

— Слушаюсь! — сказал Хабекер.

— Выколачивайте правду из самой Штраух! — внезапно заорал Редер. — Из самой Штраух и ее любовника, этого Гауфа! Из других выколотили, значит, можно выколотить и из них! Любого можно заставить говорить, черт возьми! Не знаете вы этого, что ли?!

– Слушаюсь! — сказал Хабекер.

С помощью Клерхен — соседки по камере — она добралась до койки. Клерхен молча вытирала мокрой тряпкой ее разбитые губы, осторожно сняла с нее мокрую рубашку, прикрыла простыней. И сразу отошла к оконцу. Наверное, опять заплакала, как плакала и раньше, видя, в каком состоянии возвращается с допросов соседка.

Она лежала пластом, остерегаясь пошевелиться.