Николай Анов - Гибель Светлейшего

— Отставить! Гражданки Северной Коммуны! Соблюдать революционный порядок!

И тогда разъяренные женщины наперебой закричали:

— Ребенка ограбил!

— Хлеб отнял!

— Девчонка шла, а он вырвал пайку — и бежать…

— Убить бандюгу на месте!

— Убить!

Матрос снова выстрелил в воздух и заорал, стараясь перекричать женщин.

— Есть свидетели? Где девчонка?

— Да где-то тут! Нюркой ее зовут. У ней бабка слепая.

Пострадавшую девочку не нашли, но свидетелей набралось с избытком. Балтийский матрос наставил наган на парня, лежавшего на земле, и торжественно произнес, блеснув глазами:

— Именем революции!

Толпа женщин поспешно отхлынула. Стало очень тихо. Прогремел выстрел.

Олег торопливо зашагал в сторону Строганова моста.

Он перестал теперь думать о Иване Семеновиче. В ушах его звенел торжественный голос матроса: «Именем революции!» Он понял: если бы матрос не произнес этих загадочных слов, то убить парня он не посмел бы. Однако разгадать таинственную силу этих двух слов, их сокровенный смысл Олег не мог.

Олег шел нарочно медленно. Он знал, что Потемкин вернется не раньше пяти часов, и не торопился. Встретились они неожиданно на лестничной площадке, когда Николай Николаевич открывал французским ключом дверь в свою квартиру. Он был в отличном расположении духа и ласково похлопал по плечу гимназиста, пропуская его в комнату.

— Садись, дружок, отдыхай. Дорога из Лесного длинная. Что делал сегодня? Что видел? Как нравится наша Северная Коммуна?

Олег рассказал о смерти Ивана Семеновича и о расправе матроса с парнем, укравшем хлебный паек у девочки.

Потемкин слушал рассеянно. Видимо, он привык к тому, что люди часто умирают.

— Все под богом ходим, — пробасил он. — Всех нас может пристрелить любой балтийский матрос. Человеческая жизнь в революцию стоит всего семь копеек.

— Почему семь?

— Цена патрона по ставкам военного ведомства. Впрочем кончим этот разговор и займемся лучше приготовлением пищи. Расколи-ка эту штуку.

Он протянул гимназисту толстую, потемневшую от времени дощечку размером с книгу.

— Топор в прихожей, в углу за дверью.

Олег повертел дощечку. Одна сторона ее была гладкая, словно полированная, на другой выделялся глубоко вырезанный рисунок крупной ромашки.

— Руби, руби! — закричал сердито Потемкин, заметив, с каким вниманием гимназист разглядывает затейливый цветок.

Олег на пороге разрубил дощечку на короткие чурки. Николай Николаевич разжег железную печку и поставил вариться похлебку, а сам распеленал синюю кастрюльку.

— Понюхай! — предложил он Олегу, снимая крышку.

Гимназист заглянул в кастрюльку и увидел густое темное тесто. Оно издавало легкий приятный запах.

— Каков аромат? — с торжествующей гордостью допытывался Потемкин. — Чувствуешь?

— Очень хорошо пахнет! — подтвердил Олег и потянул носом.

Теперь исчезли все сомнения: игрушки действительно были пряниками.

Николай Николаевич выложил содержимое синен кастрюльки на тарелку, сделал шесть равных колобков, обвалял их слегка в коричневом порошке, и Олег снова вспомнил пирожное под названием «сладкая картошка». От приятных воспоминаний у гимназиста потекли слюнки и затосковало сердце по родному дому.

— Пища богов! — воскликнул Потемкин, любуясь произведением своих рук. — Петроградцы подобное лакомство видят только во сне, да и то лишь на пасху.

После обеда настроение гостеприимного хозяина стало еще лучше. Олег осмелился повторить свою просьбу:

— Можно посмотреть вашу коллекцию пряников?

— Теперь можно. Идем.

Потемкин извлек из кармана заветные ключи, и Олег направился за ним. Гимназист с любопытством рассматривал окаменевшие от времени пряники, аккуратно разложенные на слегка покатых полках. Возле каждого белел ярлычок с надписью на двух языках — английском и русском. Олег наклонился и прочитал:

№ 436

Риджайна,

Канада.

Пшеничная мука. Мед. Корица.

Размер 4×6.

1911. Февраль.

— Вот замечательный экспонат! — Николай Николаевич обратил внимание Олега на пряник, выпеченный в форме орла с распростертыми крыльями. — Посмотри на раскраску. Кажется, индийского происхождения.