Жюль Верн - Тайна Вильгельма Шторица

— Он будет наказан рано или поздно, не сомневайтесь! — воскликнул я. — Доверимся полиции!

Капитан Харалан, хотя и чувствовал мою правоту, стоял на своем:

— У нас разные взгляды на случившееся. Оскорблена моя семья. И я отомщу!

— Это сделает правосудие.

— А если проклятый немец не вернется? Ведь губернатор подписал постановление о высылке. И возвращение Шторица теперь невозможно. Значит, мне нужно поехать туда, где он находится или находился, то есть в Шпремберг.

— Пусть будет по-вашему, только хотя бы дождитесь свадьбы сестры. — Я смирился, все мои аргументы были исчерпаны. — Потерпите немного, я первый поеду с вами в Шпремберг.

В конце концов гордый юноша пообещал скрепиться и пока остаться при условии, что после венчания я не стану противоречить и соглашусь сопровождать его в Шпремберг.

Время остановилось.

Полагая своим долгом успокаивать других, я не находил себе места от дурных предчувствий, не зная, откуда следует ждать неприятностей. Дом на бульваре Текей притягивал магнитом, и я частенько, помимо своей воли, оказывался рядом с ним.

После полицейского обыска там все оставалось без изменений: двери и окна закрыты, двор и сад пустынны. По бульвару фланируют [144] [144] Фланировать — бродить по улице без определенной (или видимой) цели. агенты, которые ведут наблюдение в этом районе — до бруствера [145] [145] Бруствер — земляная насыпь на наружной стороне окопа, траншеи. старинных укреплений и на прилегающих участках поля. Ни хозяин, ни его слуга не предприняли попытки вернуться в дом. И однако же, хотя это и походило на наваждение, вопреки тому что я твердил Марку и Харалану, вопреки тому, в чем убеждал себя самого, я нисколько бы не удивился, если бы из трубы над крышей показался дымок и бледное лицо мелькнуло за стеклами бельведера.

Жители Рагза не вспоминали о странной истории, но нас — доктора Родериха, моего брата, капитана Харалана и меня самого — продолжал тревожить призрак Вильгельма Шторица.

В тот день, тридцатого мая, в послеполуденное время я отправился к мосту на остров Швендор, чтобы перейти на правый берег Дуная. У дебаркадера [146] [146] Дебаркадер — здесь: плавучая пристань. я оказался в тот момент, когда происходила высадка пассажиров с габары, прибывшей с верховьев реки. Вспомнились эпизоды моего путешествия, встреча со Шторицем, чувство резкой антипатии, внушенное им с первого взгляда, а затем — слова, произнесенные в то время, когда ему надлежало быть в Вуковаре. Несомненно, именно он произнес те угрожающие слова. Я узнал этот голос и в гостиной Родерихов. Тот же акцент, та же резкость, та же тевтонская [147] [147] Тевтоны — древние германские племена. Иногда впоследствии так называли немцев вообще. грубость…

Разглядывая пассажиров, прибывших в Рагз, я невольно искал среди них бледное лицо, странный взгляд, дьявольскую физиономию этого типа… Но, как говорится, наш сон только нам и снится…

В шесть часов, по заведенному обычаю, я уже сидел за семейным столом. Мадам Родерих показалась мне бодрее, чем накануне, почти преодолевшей свою депрессию. Марк был вполне счастлив возле невесты. Даже Харалан притих, может быть, был чуть-чуть мрачноват.

Я решил сделать невозможное, расшевелить этот маленький кружок, заставить позабыть неприятности, рассеять последнее облачко тягостного воспоминания. Мне помогла Мира, сиявшая в этот вечер теплом и радостью. Она уселась за клавесин и запела старинные венгерские песни, как бы желая стереть из памяти отвратительную «Песню ненависти», прозвучавшую в этой гостиной.

Расставаясь, она ласково улыбнулась мне:

— Так не забудьте же, месье Анри, завтра…

— А что будет завтра, мадемуазель? — прикинулся я непонимающим, целуя ручку юной чаровнице.

— Завтра — аудиенция у губернатора, получение «высокого соизволения», если употребить специальный термин…

— Ах, правда! Я совсем забыл! Это уже завтра?…

— И не забудьте, что вы — свидетель со стороны своего брата!

— Вы очень кстати напомнили мне, мадемуазель! Свидетель моего брата!.. Надо же!

— Я уже замечала не раз, вы бываете иногда весьма рассеянным…

— Каюсь, каюсь! Но завтра я таким не буду, голову даю на отсечение. Лишь бы только Марк не забыл!

— За него я спокойна! Итак, завтра в четыре…

— В четыре, мадемуазель Мира? А я-то думал, что в половине шестого… Хорошо, я буду без десяти четыре!